— Не может быть! — поразился Засыпайка.
— Может, может. Дедушка сам сказал, когда я спросил, зачем он стрижется наголо. — Это для божьих коровок, — сказал он. — Чтобы им было где развернуться. Божьи коровки очень любят фигурное катание.
То ли они слегка вздремнули, то ли просто задумались, но вдруг заметили, что добрались до большого города.
— Вот и Тарту, — сообщил Засыпайка и остановил зайцев.
— Откуда ты знаешь?
— Смотри! — показал тот на узкий мост с высокой аркой. — Это Тартуский пешеходный мост, он ведет прямо к Ратуше. А от Ратуши до университета рукой подать.
— Двойной мост! — удивился Мати. В самом деле, мост казался двухэтажным: одна арка сверкала огнями вверху, другая была опрокинута вниз.
— Вторая арка — это отражение! — объяснил Засыпайка.
— Мост отражается в реке. В этом году зима такая теплая, что Эмайыги так и не замерзла.
— Эмайыги? Мамина река?[1] — обрадовался Мати. — Это река моей мамы, потому что она учится в Тартуском университете!
— Да нет, это название такое — «Мать-река», — попытался объяснить Засыпайка, но Мати не слушал его.
— Нет, это уж слишком! Ведь мама здесь учится не одна — тут и папа учится. С таким же основанием она могла бы называться Папина река, — решил мальчик, который во всяком деле любил точность.
— Весьма оригинальная мысль! — одобрил Засыпайка.
— Папина река! Такого еще не бывало.
— Нет, опять не то! Ведь и папа учится здесь не один. И мама тоже. Ее надо назвать Папы-мамина река!
— Папы-мамина река — это, конечно, замечательно, но длинновато, — размышлял Засыпайка. — Ага, нашел! Папы, и мамы, и дети вместе — семья. Пусть река зовется Семейной.
Вдруг на Ратуше раздался басовитый бой часов.
— Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять! — считал Засыпайка. — Девять часов.
— Вот здорово! — обрадовался Мати. — Я еще никогда не был так поздно на улице.
— Да еще в чужом городе! — улыбнулся Засыпайка, счастливый оттого, что устроил своему новому другу такое невероятное приключение. — А теперь пошли разыщем твоих папу и маму!
ИСТОРИЯ ПЯТАЯ,
в которой на библиотечном столе появляются таинственные пирожки, а Мати пишет зулино-капризулино письмо
Друзья снова сели в сани, и Засыпайка крикнул: «Эгей, залетные!»
Заячье такси миновало Ратушу, свернуло направо за угол и остановилось перед огромным светлым зданием.
— Вот он, знаменитый старинный Тартуский университет, — показал Засыпайка. — Здесь учатся твои папа с мамой, чтобы стать хорошими детскими врачами.
— Здесь и дедушка учился, когда молодой был, — добавил Мати.
Он посмотрел вверх, и голова у него слегка закружилась: прямо перед ним возвышались шесть мощных белых колонн, да таких высоких, что Мати почувствовал себя совсем крошечным. «Столпы мудрости», — сказал о них однажды дедушка.
В здании было бессчетное множество окон. Одни еще горели, другие были темные. За каким же окном папа с мамой?
— У студентов сейчас пора экзаменов, — сказал Засыпайка. — Наверное, и твои родители занимаются.
— Да, мама писала, что экзамены на носу. А скажи, Засыпайка, что такое экзамен?
Вообще-то прабабушка уже много раз объясняла ему, что это такое, но он непременно хотел услышать, что скажет Засыпайка: от его объяснений прямо дух захватывало.
— Экзамен — это когда профессор спрашивает, а папа и мама отвечают. А потом профессор ставит папе и маме отметки. Профессор — самый умный учитель.
— И самый старый, да? — спросил Мати. — Ведь знания приходят с годами!
— Верно, — согласился Засыпайка.
Тогда в нашей семье профессор — бабуля. Она самая старая и самая умная тоже. Знаешь, она воспитывает уже четвертое поколение.
— Как это?
— Да очень просто! Смотри: бабушка Буратино — бабулина дочка, мама — дочка Буратино, а я — мамин сын. Понимаешь?
— Понимаю.
— А чем мы теперь займемся?
— По-моему, самое правильное пойти в университетскую библиотеку, — предложил Засыпайка. — Твои родители наверняка с утра до вечера сидят над книгами.
Сразу за университетом начиналась высокая гора.
— Это Тоомемяги! — Засыпайка снова вошел в роль экскурсовода.
Они вылезли из саней и пешком пошли в гору.
В старом парке Тоомемяги неподвижно стояли голые деревья. Казалось, их ветви нарисованы на святящемся небе гигантским черным карандашом. По голубовато-синему снегу вились дорожки, посыпанные песком. Они тоже были как нарисованные. Все здесь выглядело каким-то причудливым, таинственным. Город и Ратуша с башенными часами остались далеко внизу.