Стало быть, это запланированный эксперимент…
Да. И посреди него явилась Кайя, моя Муза. Это было неизбежно, не знаю почему. Возможно, я в нее влюбился. Она в меня, кажется, тоже. Однако в глубине души таилась уверенность, что Кайя — явление временное. Моя душа наслаждалась настоящим, в котором слова «временное» не было вообще, поскольку оно имеет прямое отношение к времени, а время по природе своей существует лишь в данный момент. Это все равно что назвать Пятую симфонию Бетховена временной просто потому, что она существует лишь в движении, в дыхании времени. Другими словами, «временный» и «преходящий» — одно и то же.
И тебе этого достаточно?
Да. И потому, глядя на Кайю, легко и изящно, как положено бывшей гимнастке, бегущую по дорожке, я был переполнен солнцем. До этой минуты я, видимо, понятия не имел, что значит жить.
На выходные мы отправились на Хааремаа. Меня действительно тянуло посмотреть сельскую глубинку, а не окраины Таллинна, но на остров мне совсем не хотелось. Что-то слишком далеко я забираюсь, свербила мысль.
— А как твои родители отнесутся?
— Нормально. Я же не девушка твоя, а официальный гид по Эстонии. За долгую жизнь они уезжали с острова всего один раз. Люди они открытые, но не слишком. И наслушались разных историй про мерзких богачей, норовящих подцепить молоденьких эстонок для своих услад. Ну, договорились? На этот раз так будет лучше.
На этот раз. Она надеется, конечно, что настанет и другой раз. И третий. И — свадьба на острове. Я вообразил толпу гостей, все улыбаются, жмут мне руку. Простецкий народ. Ни гроша за душой. Я живо представил себе ее мать в деревенском платке, как у крестьянок из Косова и других подобных краев. Я бы достойно увенчал собою их самые смелые мечты.
В ту пятницу, пока Кайя мылась и наводила марафет в моей ванной, я минут десять всерьез размышлял, не собрать ли мне тихой сапой вещички да не улизнуть ли по добру по здорову. Обвел глазами шкафы и тумбочки, прикидывая, где что лежит. За десять минут покидал бы все в чемодан и умотал, оставив Кайе на память зубную щетку и бритву. Проще простого. Бегом отсюда и — прямиком в аэропорт. От этой мысли я пришел в полный восторг. Но у Койта, хозяина квартиры, есть мой английский адрес. Кайя умолит Койта дать ей адрес негодяя-англичанина. Койт, человек мягкий, любитель разгуливать в жеваном свитере, адрес ей, конечно же, даст. Она помчится следом за мной в Лондон и разрушит мою жизнь. Определенно разрушит, и не со зла, а с горя.
Я, однако, не сбежал, а направился в ванную, где Кайя принимала душ. Сквозь полукруглую плексигласовую дверцу душевой кабинки смутно розовел ее силуэт — неясный образ, идеал, еще не оформившийся в тело из реального мира. Я попытался отодвинуть створку, но, как все на свете дверцы душевых кабинок, она упрямо не желала скользить вбок; пришлось ее толкать и дергать. Наконец, она дрогнула и двинулась с места. Кайя шутливо запротестовала. Стоя под горячими струями, окутанная паром, она подняла ногу и стала намыливать стопу. Даже не пошатнулась! Вот оно, чувство равновесия настоящей гимнастки.
Вода сама выбирала путь по ее телу, по его изгибам и ложбинкам, придавая ему влажный глянец. Вскипавшие меж грудей жемчужные ожерелья распадались, скользили по животу вниз и образовывали пышную запруду на шерстке лобка, с которого стекал целый ручеек; тонкие струйки бежали по внутренней стороне бедер к крепким голеням и ступням с высоким подъемом. Таких красивых рук я в жизни не видел. Еще когда Кайя играла на скрипке, я обратил внимание на ее редкостно длинные, тонкие пальцы. Меня обуяло острое желание. А какие поразительно красивые у нее колени!
— И что же ты сделала в лагере с тем противным парнем?
Не сводя с нее глаз, я стоял возле открытой дверцы душевой кабинки абсолютно голый; Кайя улыбалась, продолжая намываться с нескрываемым удовольствием. Милли наверняка осудила бы столь длительную трату воды как бессмысленную роскошь.
— У проволочного забора?
— Ну, да.
Помедлив, она произнесла:
— Считай, все позволено, а?
— Что?
— Можно сказать, он воспользовал меня, как хотел.
Она закрыла воду и в клубах пара вышла из кабинки. Я протянул полотенце; она взяла его, ловко увернувшись от моей попытки ее обнять. Водопроводные трубы дрожали и глухо постукивали.
— Или насиловал. Ты не хочешь опять сделать мне то же самое, правда?
— Я и в первый раз не насиловал. Просто хотел, чтобы мы стали еще ближе друг другу. Ты сделаешь мне, потом я — тебе. Да ладно, не будем. Проехали.
Теперь мой напрягшийся член меня только смущал. Чисто животное проявление — что у деревенского быка. Или у тех же свиней, обезьян и прочих. Я прикрыл его ладонями, небрежно прижал к животу. Голые ноги мерзли на кафельном полу. Пар окутал меня влажным теплом, дышать в нем было трудно.
И тут зазвонил телефон. Я застыл на месте, сердце готово было выпрыгнуть из груди. Наконец, бесконечный трезвон смолк. От распаренной Кайи исходил невероятный жар. Я заметил, что терморегулятор стоит на максимуме.
— Твоя мама?
— Наверняка, — ответил я, поеживаясь на холодном кафеле. — Мы с ней каждый день перезваниваемся.
Она кивнула. Потом аккуратно свернула полотенце, положила у моих ног и опустилась передо мной на колени.
— Это, — проронила она, разняв мои руки и кладя их себе на затылок. Я сцепил пальцы на ее мокрых волосах. — Я сделала ему это. Иначе он доносил про меня своему деду, а дед — большой начальник, в наш Верховный Совет, — что я пою эстонские песни. Тогда — добро пожаловать в Сибирь, Кайя.
— Я на тебя не донесу, — сказал я, гладя ее по мокрым волосам; горло перехватывало на каждом слове. — Хотя в Верховном Совете я тоже очень большой начальник. — Не отрывая от нее глаз, я расставил ноги пошире. Она тоже внимательно смотрела на меня снизу вверх. — Ужасно хочется, чтобы ты спела мне эстонские песни.
Не отрываясь от меня, она глухо, где-то в самой глубине горла завела мелодию, которая отдавалась в моем истекающем желанием пенисе. В полном экстазе я поклялся себе, что вплету эти песни в свое сочинение к открытию «Купола Тысячелетия».
Мы с Кайей сели на междугородний автобус и четыре часа ехали по Эстонии к западному берегу Балтийского моря, потом автобус, подпрыгивая, перевалил на паром, и меньше чем через час мы прибыли на остров Хааремаа. Невозможное нам часто лишь мнится таковым, а в действительности события происходят легко и гладко.
Брат Кайи уехал на учебу в Берлин. А у Кайи был законный отпуск: она проработала все лето, и теперь имела право съездить домой.
Пока мы ехали в автобусе, я еще много чего рассказал ей об опусе, над которым как раз работал, и о своем интересе к музыке Арво Пярта. Она кое-что знала про творчество соотечественника, но не очень много. К примеру, ей был известен альбом «Alma», и «Summa» тоже, а весной она ходила слушать «Kanon Pokajanen».
Мы вместе обошли все самые известные церкви Таллинна, побывали во дворце Кадриорг и на таллиннской телебашне. Мы держались за руки в трамвае и жарко обнимались в дворцовом парке, воображая, как проводила там лето за летом царица со своей элегантной свитой в цилиндрах, корсетах и пышных муслиновых платьях. Среди опадающих листьев прыгали рыжие белки, но мы, поглощенные друг другом, не замечали ничего.
Кайя поехала к себе в общежитие укладывать вещи. По ее словам, там чистенько и мило, но, поскольку жилье самое дешевое, из удобств — лишь самое необходимое. Общежитие находилось на окраине, в довольно мрачном районе, и ей не хотелось меня туда звать. Я позвонил домой. В это время дня Милли всегда на работе, что мне было хорошо известно, и я оставил сообщение на автоответчике. Сказал, что путешествую по сельской глуши, собираю музыкальный фольклор певучего эстонского народа и позвоню сразу по возвращении в Таллинн. Помнишь, Милл, Кардью однажды сказал, что народных песен якобы больше нет. Ну, а я пытаюсь их отыскать.
Все это я проговорил с поразительным хладнокровием. Меня ничуть не смутило, что я обошелся с Милли не как с женой, а как с досадной помехой.
Хааремаа — это остров древних, чуть ли не доисторических болот, лесов, прибрежных топей и обширных известняковых плато, известных под названием альвары [25], на которые упрямо карабкаются лишайники; порой перед вами вдруг открываются пустые белые пляжи и тянутся, куда хватает глаз. В северном небе летают журавли и морские птицы, зимующие на более теплом западном побережье. Кайя опять объяснила мне, что поскольку остров, словно часовой, стоит в Финском заливе ровно напротив Швеции, при советской власти он был превращен в строго охраняемую военную зону. Его режимное существование закончилось всего пять лет назад, в 1994 году, когда армейские части оттуда убрали. Во время Второй мировой войны на острове шли тяжелые бои, погибли десятки тысяч человек, целые деревни исчезли с лица земли под обстрелом пушек и огнеметов, под гусеницами танков.
25
Альвар — голая или покрытая тонким слоем почвы безлесная поверхность известняков в Скандинавии.