— Может еще чаю? Или… ммм… сладенькое? — пошло тянет последнее, опираясь крутым бедром на их стол.
Сыльги в досаде закатывает глаза. Сколько внимания одному симпатичному школьнику от женского пола любого возраста. А эта особа готова прямо сейчас взобраться к нему на колени. Раздражает такое! Он же школьник! Негодование девушки настолько явное, настолько острое, что, кажется, им, как лазером можно распилить и посуду, и столик, и нахрен все это кафе. Ей бы сейчас очки, как у Циклопа, чтоб уберечь от гнева чужое имущество. Сыльги хватает трубочку и яростно размешивает сливочную верхушку кофе.
Тэхен кидает мимолетный взгляд, считывая ее реакцию, ухмыляется и в два счета провожает официантку восвояси.
— Ты ревнуешь… — квадратит он губы в лыбу, показывая ровный ряд белых зубов.
— Нет! С чего бы это??? — возмущается девушка.
— Ревнуешь! — улыбка мягче, расслабленней, как будто Ви видит ее насквозь.
— Я. Не. Ревную! И если ты сейчас же не объяснишь, что мы тут делаем, я встану и уйду! — грозится Сыльги, глуша в себе колокольчики, звякающие серебром от каждой его улыбки.
— Моя колючая ревнивая нуна, — проходится напоследок по ней школьник и, задумчиво почесав бровь, добавляет: — А что бы ты сказала, узнав, что мои родители сейчас живут в Тондучхоне?
Сыльги замирает, сомкнув пальцы на подлокотниках кресла. Впивается взглядом в парня в поисках подвоха, не в силах поверить в сказанное. Но Тэхен не улыбается, не ерничает, смотрит строго и серьёзно. Не похоже, что врёт или шутит.
Она ведь сама переехала оттуда. Ее родители год служили на американской военной базе, расположенной там, сотрудничая и перенимая опыт, а она с грехом пополам закончила предпоследний класс местной старшей школы. Город на границе с Северной Кореей, и никого кроме военных там нет. А значит…
— Так тебе серьезно восемнадцать лет? — бухает Сыльги вопрос, закоротившийся в голове сразу, как только она поняла, кто его родители. И следом закономерный, следующий: — С кем ты сейчас живёшь?
— Всегда знал, что голова у тебя, когда надо, соображает, — беззлобно смеётся Тэхен. — Через несколько дней мне исполнится девятнадцать. И живу я у бабушки, потому что устал мотаться и бунтовать каждый раз в новой школе. Бунтую второй год в одной, — продолжает он, а Сыльги внимает и записывает в памяти каждое будоражащее слово.
Бунтует? Что это значит? Его хулиганистость и вредность — бунт против родителей? Сыльги думает, что его можно понять, только она сама не бунтовала, будучи смирной дочерью. Но она встречала таких детей, которые выражали протест против одиночества всяческими способами, от безобидного хулиганства до употребления запрещённых средств. И не ей их судить, можно только посочувствовать — их родители — вечно отсутствующая константа.
Но еще больше ее волнует другой вопрос. У них, серьезно, такая маленькая разница в возрасте? Ему не шестнадцать? Возраст, который буквально отвращал ее от признания собственных чувств, и который, в итоге, не смог помешать влюбиться. Сыльги взглядом заново оценивает парня, его габариты, внешний вид и чувствует себя полной дурой. Что ей мешало узнать про него чуть больше? Она такая глупая, такая упертая, и вечно сама себе вредит. Пришёл черёд злиться на себя, и Сыльги готова треснуть себя по лбу. Она цепляет в руку свой остывший кофе и в три злобных глотка выпивает его.
— А саксофон на фотке откуда? — спрашивает девушка, решив выяснить все, что уж там. Ведь если он ее сюда выманил, значит готов для вопросов.
— Я с детства на нем играю, — тут же отвечает Ви. — И, кстати, когда ты встретила меня, валяющегося под ногами у тех придурков, я шёл с занятий.
— Стоп, у тебя с собой не было инструмента!
— Моя нуна такая подозрительная и внимательная, — снова смеётся Тэхен и отпивает чай, изящно держа чашку в длинных пальцах. Сыльги цепляется взглядом, любуется и ничего не может с собой сделать, его руки завораживают. Ее краш по его рукам, наверно, так откровенен, так заметен — школьник отставляет чашку и медленно накрывает ее руку своей. Мужская ладонь такая горячая, большая, крепкая и под ней ее маленькая ладошка тонет, незаметная. Сыльги дрожит пальцами, дрожит ресницами и не спешит убирать руку. Молча слушает, как Ви интимно смягчает голос: — Я не ношу инструмент домой, оставляю у преподавателя. Потому что малолетние брат с сестрой разберут его на запчасти.
Сыльги выдыхает, собираясь с мыслями, ловит их, разлетевшиеся, от его прикосновения и тихого баритона, а потом откидывается на спинку, все-таки вытягивая ладонь из горячего плена.
— А ветеринара откуда знаешь?
— Ты не поверишь, но с Хосоки-хёном я в лечебнице для животных познакомился. Я к ним постоянно кого-нибудь таскаю…
Сыльги опять замолкает, притопывая ногой под столиком в такт музыке, негромко несущейся из колонок под потолком. За окном окончательно сгустилась темнота, и снег уже закончил падать, только быстрые машины проносятся мимо, мелькая смазанными полосами фар, да люди все куда-то так и спешат, глядя под ноги, а не по сторонам. Сыльги смотрит на часы и понимает, что уже очень поздно.
— Скажи честно, что тебе от меня нужно? — выпаливает она с коротким смешком после недолгого молчания. — Ты мне так и не объяснил, что я тут делаю, а мне уже пора домой.
Но Ви не спешит с объяснениями, тянет момент, ловкими пальцами разворачивает волшебное печенье с предсказаниями, которое принесли вместе с чаем и кофе в качестве рождественского комплимента.
— Смотри… — показывает он ей обертку после того, как прочитал. — В следующем году меня ждут яркие отношения, основанные на взаимной любви.
— Чудесная новость, поздравляю тебя, — ерничает девушка, а у самой же сердце заколотилось истошным боем. Упрямо отводит глаза от пытливого и многозначительного внимания Ви.
— Взаимная любовь — это хорошо. Особенно, которая как первая. Знаешь, я ее так жду, — продолжает Ви, будто не видит ее смущения. — С самого первого тычка плечом. Такая кнопка, такая мелкая пичуга, а взгляд не отводит, голову не опускает. Кто она такая, думал я? Я, в отличии от тебя, сразу же о тебе поинтересовался, — невесело улыбается школьник. — Узнал, что ты дочь военных и пропал окончательно. Стал тебя цеплять, но ты такая вредная, такая упрямая, все мои знаки внимания игнорировала. Знал бы, что избитый я тебе больше по душе, организовал бы сам.
Изумленный вздох Сыльги взлетает птичкой над их столом, она даже оглядывается, не веря, что эти признания дарят ей.
— Что… Зачем… — запинается она, тут же забыв, что хотела спросить и краснеет щеками так, того и гляди пар повалит. Она закрывает их руками, растерянно глядя на Ви.
— Что в твоём предсказании, Сыльги? — тихо, низко гудит он, серьезно глядя на нее, и она не может и не хочет сопротивляться, разворачивает обертку и вслух читает то же самое.
— Вот видишь… Это судьба… — все так же серьезно смотрит Ви и тянется через столик к девушке.
«Это одинаковые наборы печенек», — хочет снасмешничать Сыльги, но не успевает, ее руку накрывают снова. И она, подышав открытым ртом от волнения, решается и переворачивает ладонь вверх, обхватывая длинные горячие пальцы.
— Я могу проводить тебя до дома? — в чужом низком голосе чудится ей тягучий стон.
— Да… — отвечает Сыльги и, наконец-то, позволяет себе улыбнуться.
Ее волшебная сказка только начинается.