«Вперёд! Вперёд! Вперёд!»
— Как только верну свои силы, — проворчал я, — я превращу Харли в созвездие под названием «Ankle Biter» (прим. Кусающий лодыжку). Созвездия, по крайней мере, молчат.
Мэг указала на конец коридора.
— Смотри.
Когда зрение сфокусировалось, я понял, что тусклый свет в тоннеле исходит от светящегося фрукта в тридцати метрах от нас.
— Золотое яблоко, — сказал я.
Мэг подалась вперёд, увлекая меня за собой.
— Подожди! — воскликнул я. — Здесь могут быть ловушки!
Как будто демонстрируя мою точку зрения, Коннор и Паоло вышли из темноты в другом конце коридора. Паоло взял золотое яблоко и крикнул:
— БРАЗИЛИЯ!
Коннор ухмыльнулся нам:
— Слишком медленно, сосунки!
Над ними открылся потолок, и оттуда полетели железные шары размером с мускусную дыню.
Сын Гермеса закричал: «Бежим!»
Он и Паоло совершили неуклюжий поворот на 180 градусов и заковыляли прочь, преследуемые вращающейся толпой ядер с искрящимися фитилями.
Звуки быстро утихли. Без светящегося яблока мы остались в полной темноте.
— Офигенно, — раздался голос Мэг. — Что теперь?
— Я предлагаю двигаться в другом направлении.
Легче сказать, чем сделать. Слепота беспокоила Мэг больше, чем меня. Благодаря моему смертному телу, я уже почувствовал себя калекой и был лишён чувств. Кроме того, я часто полагался на нечто большее, чем на зрение. Музыка требует острого слуха. Стрельба из лука требует восприимчивого осязания и способности чувствовать направление ветра. (Окей, зрение тоже очень полезно, но вы уловили идею.)
Мы перемещались вперёд, вытянув вперед руки. Я слышал подозрительные щелчки, треск и скрип, которые могли указывать на приближающуюся группу взрывов, но я подозревал, что, если бы слышал предупреждающие знаки, было бы слишком поздно.
В конце концов, мы с Мэг научились передвигать связанную пару ног синхронно. Было это нелегко. У меня превосходное чувство ритма, Мэг же всегда была на четверть быстрее или медленней, из-за чего мы качались то вправо, то влево или врезались прямо в стены.
Мы неуклюже двигались вдоль них может пару минут, а может и день. В Лабиринте время было обманчиво.
Я вспомнил, как Остин рассказывал мне о том, что Лабиринт изменился после смерти создателя.
Я начинал понимать, что он имел в виду. Воздух казался свежей, как будто в лабиринте не было такого количества людей. Стены не излучали то злокачественное тепло. Насколько я мог чувствовать, из них не сочилась кровь или слизь, что является заметным улучшением. В старые деньки нельзя было и шагу в Лабиринт Дедала сделать, не ощутив его всепоглощающего желания: «Я уничтожу твой разум и тело». Сейчас атмосфера была более сонная, послание не было таким же злобным: «Хэй, если ты умрёшь здесь, будет круто».
— Я никогда не любил Дедала, — пробормотал я. — Этот старый мошенник никогда не знал, как остановиться. У него всегда должна была быть последняя технология, самые последние обновления. Я говорил ему не делать лабиринт с самосознанием. «ИИ» уничтожит нас, парень (прим.: ИИ — Искусственный Интеллект), — говорил я. Но неееет. Он дал Лабиринту сознание со злыми намерениями.
— Я не знаю, о чём ты говоришь, — сказала Мэг. — Но, может хватит плохо говорить о лабиринте, находясь в нем?
Услышав, как Остин играет на саксофоне, я остановился. Это был слабый звук, разносящийся через большое количество коридоров так, что я не мог определить местонахождение источника.
Позже он исчез. Я надеюсь, что они с Кайлой нашли их три золотых яблока и благополучно сбежали.
И, наконец, Мэг и я достигли развилки коридора. Это было понятно по направлению ветра и разной температуре потоков воздуха.
— Почему мы остановились? — спросила Мэг.
— Тсс, — я прислушался.
С правой стороны коридора доносилось слабое гудение, как от настольной пилы. В левом же коридоре было тихо, но ощущался слабый запах, неприятно знакомый… точно не сера, но все же какая-то парообразная смесь различных минералов из глубины земли.
— Я ничего не слышу, — пожаловалась Мэг.
— Шум от распиливания справа, — сказал я ей. — Слева плохой запах.
— Я, пожалуй, выберу плохой запах.
— Конечно, ты его выберешь.
Мэг наградила меня своим коронным пренебрежительным фырканьем, затем заковыляла влево, потянув меня за собой. Золотая нить, обвязанная вокруг моей ноги, начинала натирать. Я мог чувствовать пульс артерии в бедре Мэг, что нарушало мой собственный ритм. Всякий раз, когда я нервничал (что происходит не часто), мне нравилось напевать песни про себя: обычно Болеро Равеля или древнегреческую «Song of Seikilos» (Песня Сейкилоса). Из-за пульса Мэг мне в голову приходила только одна песня «Chicken Dance» (аналог. Танец маленьких утят). Что не успокаивало.