Глава 32
Нужны «Виллэдж Пипл»
Чтобы защитить разум
«Вай. Эм. Си. Эй», да.
ОХ, ЭТУ ЧАСТЬ БУДЕТ ТРУДНО РАССКАЗЫВАТЬ.
Я прирожденный рассказчик. У меня есть безошибочное чувство драмы. Я хотел бы рассказать то, что должно было случиться: как я прыгнул вперед, крича: «Неет!», и перевернулся в воздухе, как акробат, отбросив в сторону зажженную спичку, а затем, крутясь в серии молниеносных шаолиньских движений, разбил голову Нерона и вырубил телохранителей, прежде чем они смогли прийти в себя.
О да. Это было бы идеально.
Увы, правда не дает мне это сделать.
Будь ты проклята, правда! На самом деле я пролепетал что-то вроде: «Нух-э-э, н-не!» Я, возможно, махнул своим бразильским носовым платком в надежде, что его магия уничтожит моих врагов.
Настоящим героем был Персик. Карпои, должно быть, почувствовал истинные чувства Мэг, или, может, ему просто не понравилась идея горящих лесов. Он помчался в воздухе с боевым кличем (вы догадались с каким): «Персики!» Он опустился на руку Нерона, вырвал зубами зажженную спичку из рук императора, а затем приземлился в нескольких футах от него, вытирая язык и крича: «Хат! Хат!» (Что, как я предполагал, на диалекте листопадных растений означало «горячо».)
Сцена могла бы показаться смешной, если бы германцы не поднялись на ноги, пять полубогов и дух гейзера не были бы привязаны к легковоспламеняющимся столбам, а у Нерона не было бы коробка спичек.
Император посмотрел на свою пустую руку:
— Мэг…? — его голос был холоден, как лед. — Что это значит?
— П-персик, иди сюда! — голос Мэг дрожал из-за страха.
Карпои направился в ее сторону. Он шипел на меня, Нерона и германцев.
Мэг прерывисто вздохнула, явно собираясь с мыслями:
— Нерон… Персик прав. Ты… ты не можешь сжечь этих людей заживо.
Нерон вздохнул. Он посмотрел на своих телохранителей, ища поддержки, но германцы до сих пор были ошеломлены. Они хлопали себя по головам, словно пытаясь избавиться от воды в ушах.
— Мэг, — сказал император, — я так стараюсь держать Зверя в клетке. Почему же ты не поможешь мне? Я знаю, что ты хорошая девочка. Я не позволил бы тебе бродить по Манхэттену так долго в одиночку, изображая беспризорницу, если бы я не знал, что ты можешь позаботиться о себе. Но мягкость по отношению к твоим врагам — не добродетель. Ты моя падчерица. Любой из этих полубогов убил бы тебя без колебаний, будь у него шанс.
— Мэг, это неправда! — сказал я. — Ты видела, каков Лагерь Полукровок на самом деле.
Она смотрела на меня с беспокойством:
— Даже… даже если бы это было правдой… — она повернулась к Нерону. — Ты говорил мне никогда не опускаться до уровня моих врагов.
— Да, это так, — голос Нерона звучал раздраженно. — Мы лучше. Мы сильнее. Мы построим славный новый мир. Но эти говорящие чепуху деревья стоят на нашем пути, Мэг. Как и любые агрессивные сорняки, они должны быть сожжены. И единственный способ сделать это — настоящий пожар, пламя, растопленное кровью. Давай сделаем это вместе, без Зверя?
Наконец в моей голове что-то щелкнуло. Я вспомнил, как мой отец наказывал меня столетия назад, когда я, будучи молодым богом, изучал законы Олимпа. Зевс часто говорил:
— Постарайся не оказаться по другую сторону моих молний, мальчик.
Как будто молния имела свой собственный разум, как будто Зевс не имел ничего общего с наказаниями, которым он подвергал меня.
«Не вини меня, — подразумевал его тон. — Это молния опалила каждую молекулу в твоем теле, а не я».
Много лет спустя я убил циклопов, сделавших молнии Зевса. Это не было опрометчивым решением. Я всегда ненавидел эти молнии. Ненавидеть отца было тяжелее.
Нерон делал то же самое, когда он называл себя Зверем. Он говорил о своем гневе и жестокости, как если они были чем-то, что он не мог контролировать. Если бы он разозлился… ну, тогда он бы сказал, что это вина Мэг.
От осознания этого меня затошнило. Мэг была обучена любезно относиться к ее отчиму Нерону и бояться Зверя, как будто это два разных человека. Теперь я понял, почему она предпочитала проводить свое время в переулках Нью-Йорка. Я понял, почему у нее так резко меняется настроение: переход от невероятной активности до полного безразличия происходит в считанные секунды. Она никогда не знала, что может пробудить Зверя.
Она уставилась на меня. Ее губы дрожали. Я мог бы сказать, что она хотела найти выход — какой — то красноречивый аргумент, который бы успокоил ее отчима и позволил бы ей следовать за ее совестью. Но я уже не был сладкоречивым богом. Я не мог уболтать такого оратора, как Нерон.