Эта последняя мысль обожгла его, как кипяток, и заставила острым, орлиным взором окинуть окрестности. Правда, разглядеть что-либо в окутавшей всё вокруг мгле уже было сложновато. После того как угасли прощальные солнечные лучи, на кладбищенских просторах воцарились сумерки, всё более сгущавшиеся и черневшие. Видимость упала до минимума. Более-менее отчётливо он видел только то, что окружало его на расстоянии метров десяти. Всё же, что было дальше, теряло чёткие очертания, расплывалось, ускользало от взгляда, постепенно поглощаясь сумраком. А ещё дальше, в глубине кладбища, в тени огромных деревьев, разлилась уже по-настоящему ночная непроглядная тьма, и только пышные развесистые купы продолжали смутно рисоваться на фоне померкшего, заволакивавшегося плотной синью неба.
Побродив пронзительным, но уже очень смутно видевшим взглядом по пустынной, подёрнутой густевшей темнотой округе, Сергей передёрнул плечами и ухмыльнулся. Овладевшая было им мысль о подстроивших всё это и притаившихся где-то поблизости и следящих за ним друзьях-шутниках показалась ему глупой и вздорной. Они, конечно, те ещё засранцы и прощелыги, но на такое всё-таки вряд ли способны. Да и бомж вёл себя очень уж натурально и естественно, и было маловероятно, что он действовал по чьему-то наущению, выполнял чей-то заказ. Вероятнее всего, это был самый обыкновенный бродяга, у которого от долгого пребывания в обители мёртвых слегка поехала крыша, в результате чего его стали одолевать видения чего-то потустороннего, загробного, о чём он не преминул поведать своему случайно подвернувшемуся слушателю. Его бред и вправду был какой-то чудной, больно уж прихотливый и забористый, не похожий на ту пьяную чушь, которую обычно несут рядовые представители славного бомжовского племени. Настолько, что даже насмешливый, скептически настроенный ко всему на свете, не веривший ни в кого и ни во что Сергей, про которого родная мать говорила, что для него нет ничего святого, совсем ненадолго, буквально на несколько мгновений, был смущён и растерян, как если бы столкнувшись с чем-то непонятным и необъяснимым.
Но это было очень короткое, мимолётное смущение, тут же вытесненное и бесследно рассеянное привычным скепсисом и насмешкой. В том числе и над самим собой, поддавшимся, пусть и слегка, лишь самую малость, чему-то смутному, туманному, неуловимому и трудно определимому, что, наверное, подспудно существует в душе каждого, подавленное ворохом житейских мелочей и суеты и подымающееся на поверхность и выплёскивающееся наружу лишь в те редкие мгновения, когда человек остаётся наедине с самим собой и более пристально, чем обычно, заглядывает внутрь себя, или же неожиданно сталкивается с чем-то превышающим наше понимание, выходящим за рамки обыденного, находящимся по ту сторону, за гранью…
Реабилитировав своих друзей, которым он всё же не решился приписать такую подлость, и постаравшись вычеркнуть из памяти деда Ерёму с его полубезумным словесным поносом, Сергей задумался над более насущным вопросом: что же ему теперь делать? Надежды на то, что Олег явится на им же самим назначенную встречу, практически не оставалось. Он опоздал почти на два часа! За такое время успела бы собраться и прийти на свидание даже самая рассеянная и нерасторопная красотка. Так что ждать его и дальше не было никакого смысла. Тем более в виду расползавшихся по небу туч и весьма вероятного дождя. Одно из двух: либо Олег по рассеянности – что водилось за ним – попросту забыл об их уговоре, – и это было бы ещё простительно; либо (во что, слишком хорошо зная своего приятеля, Сергей верил с трудом, но чем чёрт не шутит, всё может быть) это в самом деле был розыгрыш, – и в этом случае ему уже завтра предстоял бы очень серьёзный и нелицеприятный разговор с Сергеем, который крайне не любил подобные шутки и не намерен был спускать такое даже самому старому и близкому другу, каким был Олег.
Сергей поглядел на часы – было без четверти десять. Он с обеспокоенным видом повёл бровью и перевёл взгляд на небо. Светлая закатная полоса, ещё недавно широкая и яркая, поблёкла и сузилась, превратившись в тонкую змеевидную ленту, окаймлявшую самый край небосклона и довольно быстро, почти на глазах, рассеивавшуюся и таявшую. С востока же продолжала, хотя и не так скоро, как ему показалось вначале, надвигаться плотная сизая громада туч, понемногу заполнявшая совершенно чистый до этого небесный свод и отбрасывавшая на землю густую тень, из-за которой сумерки наступили в этот вечер несколько раньше, чем обычно.