– Куда же ты? Не уходи… Останься.
V
Удар грома, наверное, не поразил бы Сергея больше, чем этот мягкий, приглушённый голос, почти шёпот, раздавшийся позади него. Ведь он уже совершенно уверился, что прекрасная незнакомка глухонемая и никакой контакт с ней невозможен. И вдруг на тебе! Оказывается, она всё отлично слышит, говорит и, судя по её брошенной ему вслед реплике, сама не прочь пообщаться и, возможно, свести с ним знакомство. Только к чему же была эта затянувшаяся пауза? Почему она сразу не откликнулась на его приветствие? И так долго делала вид, что не видит его в упор? Или, может быть, это такая женская хитрость, имеющая целью пробудить в нём интерес и разжечь его нетерпение?
Он обернулся. И встретил взгляд её огромных лучезарных глаз, наконец-то обращённый на него. Внимательный, зоркий, изучающий, казалось, пронзающий его насквозь, читающий его мысли, распознающий и угадывающий его намерения. Взгляд, от которого ему стало немного не по себе, заставивший его ощутить совсем не характерные для него неловкость, смущение, нерешительность. Ему подумалось, что, пожалуй, ещё ни одна девушка так на него не смотрела. И не перед одной из них он не испытывал то, что испытывал сейчас, не был обуреваем такими смутными, трудноуловимыми, взаимоисключающими чувствами, в которых он не в силах был разобраться и дать себе отчёт. Тут были и недоумение, и любопытство, и увлечение, и настороженность, и опасение, и неизжитый, то затухавший, то снова вспыхивавший страх перед чем-то, чего он даже не мог толком объяснить себе. «Колдунья, может, какая?», – подумал он, неотрывно, как заворожённый, глядя на неизвестную и уже не обращая внимания на то, что это предположение находится в разительном противоречии с тем, во что он так страстно и убеждённо верил, что составляло его жизненное кредо. Однако точно какие-то враждебные сверхъестественные силы, которых он не признавал и знать не желал, ополчились этой ночью на самые основы его миросозерцания и задались целью разнести его в пух и прах.
– Ну, чего стоишь-то? Садись, – непринуждённо и невозмутимо, будто старому знакомому, сказала ему девушка и указала на место рядом с собой, туда, где он только что сидел.
Сергей не заставил просить себя дважды. Послушно, как загипнотизированный, он сел на прежнее место и немедленно опять уставился на свою соседку, от которой не в состоянии был отвести взгляд даже на мгновение.
Он надеялся, что она, внезапно заговорив и пригласив его присесть, сама продолжит разговор. Но незнакомка молчала и лишь искоса, с неуловимым выражением поглядывала на него, возможно решив, что её миссия выполнена и теперь инициатива должна перейти в его руки. Так, во всяком случае, понял значение её молчания и её взглядов он сам и, немного подумав, но не найдя ничего более удачного, повторил, слегка видоизменив его, свой недавний вопрос:
– Я не помешал тебе?
Она улыбнулась и мотнула головой.
– Нет, не помешал. Иначе зачем бы я позвала тебя?
– Ну да, логично, – усмехнулся он и, озвучивая уже не раз посещавшую его сегодня мысль, заметил: – Однако тут довольно одиноко. И мрачновато… Не самое подходящее место для ночных гуляний.
– Да, пожалуй, – равнодушно согласилась она. И затем, чуть оживившись, промолвила: – Но мне нравится тут гулять. И именно ночью. Я люблю тишину, покой, сумрак…
Сергей удивлённо покачал головой, не зная, что и думать о таких не совсем обычных пристрастиях, и, немного поразмыслив, высказал самое банальное из всех возможных предположение, первое, что пришло на ум:
– Здесь лежит кто-то из твоих близких?
Она чуть помедлила с ответом и, как ему показалось, нахмурилась. И, бросив беглый взгляд на темневший в углу ограды небольшой квадратный памятник, едва слышным, дрогнувшим голосом обронила:
– Да-а… вроде того…
После чего перевела взор куда-то вдаль, в глубину густых кладбищенских зарослей, куда не проникал лунный, а днём порой даже солнечный свет, где господствовал вечный мрак и находилось как бы преддверие царства мёртвых. И едва она взглянула туда, лицо её ещё больше напряглось и затуманилось грустью, уголки губ опустились, тонкий, чуть заострённый подбородок вздрогнул. А в глазах, – он не знал, почудилось ему или нет, – блеснули слёзы. И этот её новый, совершенно неожиданный облик был так не похож на ту холодную, отстранённую от всего вокруг статую, которую он видел совсем недавно, что он не знал, что и предполагать. Бездушное изваяние в одно мгновение превратилось в живую, трепетную, возможно, несчастную женщину, очевидно волнуемую глубокими чувствами и переживаниями, которые, вероятнее всего, и привели её сюда в этот поздний час с какой-то известной только ей целью.