И только тихий, всё более слабевший, всё чаще прерывавшийся, всё менее внятный, как будто удалявшийся и глохнувший голос неизвестной продолжал звучать в установившейся гробовой тишине, явно указывая на то, что она говорит из последних сил, с трудом подбирая нужные слова и с усилием выталкивая их из себя:
– И там, на берегу, когда я вспомнила всё, что было между нами, мне вдруг стало жалко его… И всех живущих на земле… Любящих и страдающих, знающих и заблуждающихся, верящих и изверившихся… всех… И я готова была в тот момент простить его… Если б только это было возможно… если бы проклятие можно было снять… А река всё продолжала нести свои мутные воды… А чайки всё кричали… Только меня всё это уже не касалось… Я уже была далеко от всего… Я взглянула на небо… и не увидела солнца… Моё солнце затмилось, погасло, закатилось…
Последние слова она произнесла, встав со скамейки и медленно двинувшись к выходу.
Сергей, слушавший её как очарованный, замерев и не сводя с неё глаз, – правда, видя в наступившей тьме только её белое покрывало и тусклое серое пятно вместо лица, – увидев, что она уходит, очнулся и машинально протянул руку ей вслед, словно пытаясь удержать её.
– Что же было дальше? – вырвалось у него.
Она приостановилась и, полуобернувшись к нему, глухо, будто с натугой, обронила:
– Дальше?.. Ничего… Темнота, безмолвие, покой…
И, выйдя из ограды и удалившись на несколько шагов, исчезла, растворилась во мраке, как незадолго до этого исчезла, поглощённая чёрными грозовыми тучами, красавица-луна.
VI
Сергей несколько мгновений растерянно глядел ей вслед, недоумевая, как она могла так быстро и неуловимо пропасть. Будто в самом деле растаяла во тьме, как видение, как бесплотный призрак, как игра разгорячённого воображения. После этого внезапного исчезновения он уже склонен был поверить, что так оно и было. Что он разговаривал не с живой девушкой из плоти и крови, а с плодом своей явно немного расстроенной, перевозбуждённой фантазии. Что всё это было не наяву, а во сне, охватившем его ещё несколько часов назад и, возможно, длящемся до сих пор. И пробуждение его было мнимым, обманчивым, иллюзорным и, как это порой случается, было лишь частью сновидения, его продолжением. Может быть, он и сейчас спит…
Однако природное здравомыслие и чувство реальности всё же взяли верх над коротким самообольщением, порождённым необычайными, на грани сна и яви, обстоятельствами. Сергей помотал головой, словно пытаясь избавиться от владевшего им наваждения, глубоко вдохнул в себя заметно посвежевший, увлажнившийся воздух и натянуто, как-то тускловато усмехнулся. Из головы у него не шла исчезнувшая, растаявшая как сон незнакомка, невиданная, небывалая красота и весь образ которой – таинственный, хрупкий, ускользающий – поразили его и затронули какие-то потаённые, подспудные струны его души, которые ещё никогда и никому не удавалось задеть. Причём особенно непривычным, неудобным, раздражавшим его было то, что впечатление, произведённое на него неизвестной красавицей, кардинально отличалось от того, что он обычно чувствовал при знакомствах и общении с девушками. Оно не укладывалось ни в какие рамки, было смутным, неопределённым, противоречивым, он не смог бы сказать точно – приятным или не очень. Скорее всего, и то, и другое одновременно. И вот эта-то неясность, расплывчатость, туманность смущали и томили его больше всего, внося в душу несвойственные ему смятение и неразбериху. А для него, любившего во всём, в том числе и в чувствах, ясность, чёткость, однозначность, отсутствие всего замутняющего и чересчур будоражащего их, всего, лишавшего его привычного покоя и душевного комфорта, это было просто невыносимо.
Желая поскорее успокоиться, прийти в себя, избавиться от вороха совершенно не нужных, тревоживших и тяготивших его мыслей и ощущений, осаждавших его со всех сторон, Сергей поднялся со скамейки, расправил плечи и снова сделал глубокий вдох, как если бы ему не хватало воздуха. Прислушался к протяжному шуму в кронах деревьев, раскачиваемых всё усиливавшимся ветром, окинул взглядом окрестности, в который уже раз озарённые мертвенным блеском молнии, и аж присел от последовавшего вслед за этим оглушительного грохота, прокатившегося по небу и грянувшего, казалось, прямо над его головой.