— Я не знала, что у вас такие мысли, — промолвила доктор Бауэрнштерн тихо и удивленно.
— Вы и сейчас еще не знаете моих мыслей, — оборвал я. — Однако уже поздно, и я слишком разболтался…
— Я и сам знаю, что поздно, — проворчал инспектор. — Но вам придется ненадолго заглянуть ко мне в управление, доктор. Может быть, довезете нас?
Он тяжело вышел, чтобы отдать распоряжения сержанту. Маргарет Энн Бауэрнштерн посмотрела на меня бесстрастно, но при этом удивительно по-женски, и наклонилась к трупу, как будто Шейла просто спит и нужно уложить ее поудобнее и дать ей покой.
— Я видела ее раза два, — сказала она вполголоса. — И, помню, позавидовала. Она была такая хорошенькая, веселая, так радовалась жизни… Каждой женщине иногда хочется быть такой. И с нею был высокий, красивый молодой человек — наверное, муж. Я сразу поняла, что они обожают друг друга. Да, я ей позавидовала.
— И совершенно напрасно позавидовали, — сказал я, стараясь, чтобы это прозвучало холодно и неприязненно. — Когда я увидел вас здесь…
— Похожую на мертвеца, — вставила она шепотом.
— Да, похожую на мертвеца, измученную, выжатую, с запавшими щеками… я подумал: «В жизни не видел лица красивее». Мне даже больно стало.
Она стояла неподвижно и смотрела на меня — такая близкая и далекая, загадочная.
— Зачем вы мне это говорите?
— Не беспокойтесь, без всякой задней мысли, — ответил я все тем же холодным и неприязненным тоном, но мне уже не пришлось наигрывать. — Просто когда я чем-то потрясен… кстати, женщины меня потрясают не так часто, как мужчины… мне хочется сказать человеку об этом. Однажды я проехал шестьсот миль только для того, чтобы сказать старику Мессайтеру, что его Кэрновская плотина — шедевр и что я чуть не заплакал от восторга, увидев ее. Мне после этого стало легче. Это все равно, что уплатить долг.
— Значит, теперь, когда вы мне сказали, вам стало легче? — иронически спросила она, но лицо ее было серьезно.
— Да. И все теперь ясно. Мы можем и дальше воевать и не доверять друг другу. Идемте, доктор, нас ждут.
Она довезла нас до полицейского управления. Периго там уже не было, но он оставил мне записку. Он писал, что доедет почти до самого коттеджа на грузовике, а завтра, когда немного отдохнет и придет в себя, мы с ним увидимся.
Инспектор быстро выполнил все необходимые формальности и отпустил доктора Бауэрнштерн, и я, чтобы иметь возможность поговорить с нею, попросил ее подбросить меня домой. Адрес я ей сказал уже в машине.
— Раглан-стрит, пятнадцать.
— Но ведь это…
— Да, там, где жил покойный Олни. Помните, мы с вами там встретились…
— Помню. В тот вечер, когда он погиб.
— В тот вечер, когда его убили, — поправил я с ударением. — Да, Олни убили так же, как сегодня Шейлу. Недурно работают в Грэтли, а?
Она не отвечала ничего и молча вела в темноте свою машину, похожую на какую-то маленькую мерзкую тварь. По тому, как она молчала, я понимал, что не дождусь от нее больше ни единого слова. И мы ползли по затемненным улицам — два человека, которым нечего сказать друг другу. Но я не хотел с этим примириться.
— В Грэтли все спокойно, — начал я снова. — Тихо. Ни одна мышь не заскребется. Все в порядке… не считая убийств… не считая измены… не считая старых планов подороже продать свой народ…
— Если вы не можете сказать ничего более конкретного, тогда лучше помолчите.
— Это все достаточно конкретно, сударыня. Все это происходит.
— Возможно. Но как вы говорите об этом — становитесь в позу, кривляетесь, важничаете… Нашли подходящее время!
— Хорошо, я не буду кривляться и важничать, — сказал я угрюмо. — А вы можете остановиться, потому что мы, кажется, уже приехали.
Она остановила машину.
— Ну, так что вы хотели мне сказать? Только, пожалуйста, без взрывов. Я на это очень болезненно реагирую, у меня сегодня был трудный день.
— Я буду смирен, как овечка. Мне нужно поговорить с вашим деверем, Отто Бауэрнштерном.
Она подскочила на месте и круто повернулась ко мне.
— Не понимаю. Зачем вам понадобился Отто? Кроме того, ведь он пропал.
— Так мне говорили. Но я предполагаю, что он у вас в доме. Его выдала австриячка, ваша прислуга.