— Кстати об инспекторе, — сказал я. — Передайте ему, что, если сегодня до половины одиннадцатого от меня не будет никаких вестей, пусть он едет домой к полковнику Тарлингтону.
— Тогда и я поеду с ним, — сказал Периго. — Если только вы не пожелаете взять меня с собой, Нейлэнд.
— Нет, Периго, спасибо. Я вижу пока только один способ закончить это дело. Способ довольно рискованный, все легко может провалиться, так что не стоит нам обоим раскрывать карты. Если сегодня уже не встретимся, загляните завтра утром на Раглан-стрит. И спасибо за обед. Когда еще мы с вами так пообедаем!
Мы вышли из ресторана. На углу я сел в автобус, и, к счастью, рядом со мной оказался человек, знавший, где находится Оукенфилд-Мэнор и где нужно сойти. Я вышел в густой черный мрак. Дул порывистый ветер с ледяным дождем. Мне объяснили, что надо пройти еще примерно четверть мили и там повернуть налево. Я продвигался вперед медленно, почти ничего не видя, весь промок, и, когда добрался до поворота, мне показалось, что он гораздо дальше. Ворота я разыскал уже в начале десятого (под аркой мне удалось взглянуть на часы). Здесь мы должны были встретиться с Отто. Прождав минут десять, я решил, что он, наверное, стоит где-нибудь поближе к дому, и пошел в ту сторону. Я так вглядывался в темноту, что у меня заболели глаза. Возле парадного входа Отто не было. Ни справа, ни слева. Быть может, любящая невестка убедила его, что жизнь его слишком драгоценна, чтобы рисковать ею на таких увеселительных прогулках?
Не совсем понимая, как мне действовать дальше без Отто, который должен был опознать мнимого Морриса, я осторожно обошел дом — по-видимому, не особенно большой — и очутился где-то на задах, среди служб. Из-под одной двери выбивалась полоска света — узенькая, но в этом мраке яркая, как луч маяка. Я тихо подкрался к двери и тут, выведенный из терпения дождем, холодом, темнотой, долгим ожиданием и отсутствием Отто Бауэрнштерна, поступил в высшей степени беспечно и неразумно. Я толкнул дверь и вошел.
Я очутился в длинном узком помещении — бывшей конюшне, которая теперь служила складом старой мебели и всякого хлама, а в дальнем ее конце было устроено нечто вроде мастерской. Там под закрытым ставнями окном стоял верстак, а за ним сидел и работал какой-то человек. Сначала я не мог разглядеть, кто это. Запыленная лампочка, висевшая под потолком в середине конюшни, давала очень мало света, а вторая освещала только верстак. Но когда он вскочил, я увидел, что это тот самый человек со шрамом, которого я встретил у Дианы Экстон. Сейчас на нем была короткая куртка, в каких обычно ходят слуги.
— Кто здесь? — крикнул он резко.
Я сделал несколько шагов, снял шляпу и, стряхивая с нее дождевые капли, сказал:
— Мне надо поговорить с вами.
Он узнал меня, и сразу стало ясно, что я человек подозрительный; вероятно, кто-то — скорее всего Диана — что-то рассказал ему обо мне. Во всяком случае, теперь он держался совершенно не так, как вчера. Это должно было меня насторожить, но я упрямо шел навстречу опасности.
— Я — Моррис, слуга полковника Тарлингтона, — сказал он.
— Неправда, — ответил я, не думая о последствиях. — Вы — капитан Феликс Родель…
В ту же секунду Родель выстрелил — очевидно, маленький револьвер был у него в руке с самого начала. Я ощутил сильный удар в левое плечо и понял, что ранен.
Упав ничком, я ждал следующего выстрела. В плече жгло, но боль утихала. Я не видел, как вошел Отто, но услышал его крик «Родель» и снова выстрел. Я повернул голову и еще успел увидеть падающего Отто. Родель медленно двигался вперед, чтобы добить нас обоих. Но тут сзади раздался оглушительный грохот, и Родель медленно стал валиться. Упав, он сильно дернулся, потом по его телу прошла судорога — и все. Он был мертв. Отто стрелял с земли — судя по звуку, из крупнокалиберного пистолета. Должно быть, он прострелил Роделя насквозь. Но что с самим Отто?
Превозмогая головокружение и тошноту, я дотащился до него. Пуля попала в грудь, и видно было, что Отто умирает. Он не узнавал меня. Он был уже не здесь, что-то объяснял по-немецки. Вдруг он улыбнулся, как будто снова сидел среди друзей и только что начали играть Моцарта, — и через минуту его не стало.
Я чувствовал, что из раны течет кровь, в плече сильно пульсировало, но я не мог и не хотел думать о себе. Я смотрел на этих мертвых, уже холодеющих немцев, нашедших свой конец в старой конюшне, далеко от родины, в затемненной Англии. Одного, солдата и шпиона, одурманила бредовая мечта о мировом господстве. Другого, тихого близорукого химика, бросало из стороны в сторону, пока не завело в тупик. Он спас мою жизнь. Зачем?