– Ну, мне пора. Большое спасибо, миссис Джесмонд, – сказал я, продолжая играть роль неотесанного простака. – Я чудесно провел время, так что если получу работу и останусь здесь, то вскоре загляну к вам еще разок.
– Ну, конечно, непременно, – отозвалась она и крепко, выразительно пожала мне руку. Как соблазнительны были эти бархатистые и розовые, как персик, щеки! Она, может быть, и чужую кровь себе переливала, доставая ее на черном рынке.
Мистер Периго ушел со мною вместе.
– Боюсь, что наболтал лишнего, – сказал он тихо, когда мы шли по коридору. – Миссис Джесмонд, ее комната, ее картины – все это меня волнует, и я начинаю говорить больше, чем следует. Но, разумеется, я знаю, что я среди друзей. Если бы вы начали ходить по Грэтли и повторять некоторые мои замечания, вы бы могли наделать мне неприятностей. Но я уверен, что вы на это не способны.
– Никогда в жизни. Я люблю высказывать свои мнения и не мешаю другим делать то же, – сказал я.
(Боже, какого идиота я из себя разыгрывал!)
Мистер Периго стиснул мне руку. Мы спускались вниз по главной лестнице.
– Именно такое впечатление о вас я вынес уже в первую нашу встречу, дорогой мой. Вот почему я сказал тогда, что надеюсь скоро опять увидеться с вами. Вы домой?
– Да, у меня сегодня был утомительный день, а завтра нужно ехать на Белтон-Смитовский завод… У меня очень лестное рекомендательное письмо к директору… Так что, пожалуй, пойду домой выспаться. Как мне попасть обратно в город? Не хотелось бы никого просить подвезти.
Он сказал, что сейчас как раз отходит ночной автобус и я еще успею добежать до остановки на углу. Он не ошибся. Я вскочил в автобус уже на ходу. И мне было о чем подумать, пока я ехал домой.
4
На следующий день я побывал на заводе Белтон-Смита. После этого посещения у меня остался бы прескверный осадок, если бы не то, чем оно закончилось. Встретили меня не очень-то любезно. Директора Робсона, к которому Хичем дал мне письмо, я не застал и после бесконечного ожидания попал к тощему молодому человеку по фамилии Пирсон. Я не представлял для него никакого интереса, и осуждать его за это нельзя. Но он мог бы хоть чуточку постараться скрыть это полное отсутствие интереса. Зевнув несколько раз, он пояснил, что последние ночи мало спал, так как готовил к открытию новый ангар. Он показал мне этот ангар через окно. Здание заводской конторы находилось в нескольких стах метров от огромных ангаров, занимавших участок длиной чуть не в полмили. До сих пор мне никто не может объяснить, почему мы, выстроив по всей стране такие гигантские авиационные заводы, постоянно испытываем нехватку самолетов.
В промежутках между зевками Пирсон дал мне понять, что у меня нет ни малейших шансов поступить на их завод. Он даже, кажется, находил, что со стороны Хичема было просто бесчестно некоторым образом обнадежить меня, дав мне письмо к Робсону.
Пирсон мне не понравился. Он был из тех англичан, которые и выражением лица, и тоном своим как бы внушают вам, что нынешняя война нечто исключительное, для избранного круга, нечто вроде королевской трибуны в Аскоте или павильона для членов Марилебонского крикетного клуба на стадионе «Лордз». Не будь у меня веских причин осмотреть завод, я не стал бы обращаться с просьбой к подобному субъекту. Но, видно, это уже непременная часть моей работы – обращаться с просьбами к людям, которые мне не нравятся. Делать было нечего.
– Вы не разрешите мне осмотреть завод?
– Я лично не возражаю, – ответил Пирсон. – Но у нас теперь насчет этого очень строго… Масса засекреченной продукции, сами понимаете…
– Понимаю.
Эти люди с их «засекреченностью» ужасно раздражают меня. Это дурацкое выражение всегда только привлекает внимание, вместо того чтобы отвлекать его. Не раз бывало, что из всего чужого разговора я слышал ясно только это идиотское слово. Однако я не стал делиться с Пирсоном своими мыслями и постарался, чтобы он и на лице моем не прочел их.
– Впрочем, если вам интересно, – сказал Пирсон, – можете заглянуть на минутку в наш главный ангар, чтобы получить представление о масштабах нашей работы. Если вы не передумали, я найду вам провожатого.
Я от души поблагодарил его – и не потому, что мне хотелось заглянуть в его ангар, а потому, что я жаждал увидеть этого «провожатого». Если мое предположение было верно, то на этого провожатого стоило взглянуть. Я сказал Пирсону, что ни в коем случае не передумал.
Провожатый оказался усталым человеком лет пятидесяти, с длинными растрепанными усами, в комбинезоне, пропахшем самолетным лаком. На кончике носа у него сидели очки в железной оправе. Чувствовалось, что человек рад отдохнуть от тяжелой работы. Такие живописные фигуры можно встретить на любой строительной верфи.
– Вы приезжий, сэр? – осведомился он, когда мы вышли из конторы.
– Да, – ответил я осторожно. – Я только что из Лондона, но я, собственно, канадец. Меня направили в Электрическую компанию Чартерса для переговоров насчет места. Ну, а пока их правление раздумывает, я решил съездить сюда и посмотреть, не найдется ли для меня хоть здесь какого-нибудь дела.
– Так-так! – сказал он, не глядя на меня и не умеряя своей рыси. – Мне всегда хотелось побывать в Канаде. И в Южной Америке тоже. Это была моя мечта.
– В Южной Америке я работал несколько лет, – сказал я, – в Чили и Перу. Чудесные края для тех, кто молод и здоров.
– А я уже не молод и далеко не здоров: старый насос в последнее время работает неважно… Да, сердце у меня сдало…
Мы шли через обширный двор между зданием конторы и громадными замаскированными ангарами. Справа виднелся аэродром, где испытывались новые сверхмощные «Циклоны». Я слышал гудение их больших пропеллеров. Неожиданно выглянуло солнце, сильный ветер смел с неба тучи. Стоял один из тех зимних дней, когда все вокруг кажется частью очень четкого цветного рисунка. Провожатый остановился и дотронулся до моего плеча. В этот момент мы были одни, далеко от всех и от всего.
– Больное сердце или не больное, – сказал он, доставая пачку сигарет, – а покурить все же надо. Без этого не могу.
Угостив и меня сигаретой, он вынул зажигалку. Мне стоило только взглянуть на нее, чтобы понять, что вот теперь действительно начинается работа в Грэтли.
– Не горит, – сказал он, не поднимая глаз. – Нет ли у вас огонька?
Я достал такую же точно зажигалку специального назначения, и мы оба закурили.
– Я бы отдал вам свою, – сказал я осторожно, – но это подарок старого приятеля.
– Спасибо, не беспокойтесь. Я завтра же приведу свою в порядок.
Удовлетворенные, мы переглянулись и кивнули друг другу. Мой немолодой усталый спутник сразу преобразился. Да, разведка направила сюда подходящего человека.
– Я приехал на завод специально, чтобы встретиться с вами, – сказал я.
– Разумно. Лучшего способа не придумаешь. Меня приставляют, конечно, ко всякому новому человеку, но сегодня я догадался, что это вы. Вот почему я прежде всего заговорил о Канаде и Южной Америке: мне сообщили о вас некоторые сведения из Лондона. Давайте пойдем дальше, но медленно. Может быть, за нами наблюдают.
– Здесь нам поговорить вряд ли удастся. Как вы думаете?
– Нет, и надеяться нечего. А потолковать необходимо как можно скорее. Слушайте, Нейлэнд, я живу на Раглан-стрит, в доме номер пятнадцать. Это второй поворот налево от Милл-Лейн. А Милл-Лейн направо от Маркет-стрит. Найдете? Отлично. Комната моя на первом этаже, но не забудьте, что у нас в Англии первым считается тот этаж, который в Америке называют вторым. И зовут меня здесь Олни, а фамилия моей квартирной хозяйки Уилкинсон. Запомнили? Хорошо, значит, сегодня вечером в половине десятого. Раньше не выйдет: мы работаем до семи, а потом я кое-что проверю и расскажу вам, что мне удалось узнать.
Он остановился, бросил окурок и затоптал его. Я сделал то же. Это дало нам возможность постоять и поговорить еще с минуту.
– Так у вас уже есть в руках какая-то нить?