Я все еще разбирался в отдельных клочках этой загадки-головоломки, когда громкоговоритель разразился очередными сообщениями с фронта. Диктор пытался нас уверить, будто серьезные осложнения, по-видимому, начавшиеся на Дальнем Востоке, каким-то образом уравновешиваются тем, что мы сбили парочку немецких истребителей и обстреляли из пулеметов несколько их грузовиков в Ливии. Уже десять минут длилась эта вздорная болтовня, а до конца передачи все еще было далеко, и нам грозило выступление какого-нибудь второстепенного представителя власти с добрыми советами. Поэтому я решил ретироваться из гостиной. Бар открывался значительно позже, так что не имело смысла сидеть здесь и ждать.
На улицах царил такой же мрак, как вчера вечером, и я уже начал проклинать себя за то, что ушел из гостиницы, но вдруг вспомнил о маленьком театре-варьете в переулке неподалеку. Я ощупью добрался туда и узнал, что первое представление только что началось. За два шиллинга мне дали место в партере, рассчитанное, должно быть, на муравья, а не на взрослого мужчину, так как ноги девать было некуда. Театр представлял собою квадратную коробочку с одним ярусом. Крошечный оркестр, состоявший в основном из немолодых и толстых женщин, то громыхал, то дребезжал. На сцене плясали шесть белокурых «герлс», которых только с большой натяжкой можно было назвать танцевальной группой. Как видно, кто-то в общих чертах объяснил им, что делает кордебалет в ревю, и теперь они старательно выполняли указания. «Наш популярный комик» Гэс Джимбл оказался пожилым низеньким человечком с хриплым голосом. Он трудился, как негр, то выскакивая на сцену, то убегая, непрерывно менял шутовские головные уборы и бутафорские костюмы и обильно сдабривал свои монологи скабрезностями, заставлявшими женщин на балконе визжать от смеха. Гэса нельзя было упрекнуть ни в чем – разве только в том, что он не смешит. Но он все-таки понравился мне больше, чем Леонард и Ларри, выступавшие словно в каком-то меланхолическом бреду, и певица с радио, очень строгая, подчеркнуто элегантная, вся в бусах и браслетах. Дама эта внушала робость, даже когда была серьезна, и попросту приводила в ужас, когда становилась кроткой и застенчивой. Шесть белокурых «герлс» все время возвращались на сцену, и улыбки все больше застывали на их лицах, а ляжки все больше покрывались пятнами. Мамзель Фифин, эта сенсация двух континентов, могучая широколицая молодая особа, чьи фотографии занимали так много места в витринах у входа, ни разу не появилась до самого антракта: ее приберегали для второго отделения, которое она должна была «вывозить».
Когда в зале вспыхнул свет, я увидел справа от себя, на два ряда впереди, целую компанию, в которой было и несколько человек, уже мне знакомых. Ближе всех сидели мистер Периго и втиснутая между двумя молодыми офицерами Шейла Каслсайд, а подальше в том же ряду – моя недавняя попутчица миссис Джесмонд. Увидев ее, я вспомнил о смуглом иностранце, который делал вид, что не знаком с этой женщиной, а потом, думая, что я сплю, переглядывался с нею. Куда он девался? Не успел я это подумать и обвести глазами зал, как увидел его у стены подле первого выхода, в нескольких шагах от миссис Джесмонд. Я надвинул шляпу на глаза и поднял воротник пальто. Вскоре вся компания встала, – вероятно, собираясь пойти в буфет, – и миссис Джесмонд была впереди всех. Дойдя до нашего общего приятеля-иностранца, она на миг задержалась, и они быстро и тихо обменялись двумя-тремя словами. Потом она вышла из зала, а за нею остальные.
Полминуты спустя, проходя мимо смуглого джентльмена, я бегло глянул на него и успел заметить в его влажных и печальных глазах огонек, показавший, что он меня узнал. Но он не поздоровался и снова впал в задумчивость. «Наверное, старинный поклонник мамзель Фифин, сенсации двух континентов», – подумал я.
Буфет располагался внизу, в довольно большом помещении, и народу там было не особенно много. Меня немедленно узнал и громогласно окликнул мистер Периго, на этот раз никого не угощавший. Кажется, в роли хозяйки выступала миссис Джесмонд. Мистер Периго восторженно приветствовал меня. Всякий бы подумал, что мы с ним старые друзья.
– Ага, дорогой мой, вот мы и встретились опять, – сказал он, поглаживая меня по плечу. – Мне только что рассказывали, что вам пришлось вчера после моего ухода применить сильнодействующее средство, чтобы успокоить нашего друга Фрэнка… Нет-нет, я вас не осуждаю, ничуть не осуждаю… Ну-с, разрешите предложить вам стаканчик чего-нибудь, а затем я представлю вас миссис Джесмонд. Обворожительная женщина! Не знаю, что бы мы делали здесь без нее!… Чем же вас угостить? Попробую добыть для вас немного виски.
Он суетливо засеменил к стойке, а я остался на том месте, где мы с ним встретились. Но через минуту меня увидела Шейла и направила свой бесстыжий нос в мою сторону. Она была в таком же возбуждении, как и вчера вечером, но сегодня она, очевидно, не могла быть пьяна, и я решил, что это, должно быть, ее обычное состояние, когда вокруг много людей, шум и яркий свет.
– Послушайте, – промолвила она очень серьезно, – если вы думаете, что я прощу вам вчерашнее, не требуя от вас извинения, так вы ошибаетесь. Теперь решайте.
– Ладно, – сказал я.
– Ну, что же? Продолжайте…
Но я не продолжал. Я принялся набивать трубку, как будто Шейлы здесь не было.
– Я не отрицаю, что Фрэнк вел себя гадко, и я отчасти довольна тем, что произошло. На него иногда находит, хотя, правда, он уже целую вечность не скандалил. Теперь он клянется, что при первой же встрече изобьет вас до полусмерти. Но вы не беспокойтесь, я случайно узнала, что он будет занят на дежурстве несколько вечеров подряд.
– Спасибо. Я и не беспокоился.
– Ну, извинитесь же!
– Извиниться? За что?
Она дотронулась до моей руки.
– Вы по-свински обошлись со мной и отлично это знаете.
Она говорила так серьезно, как будто мы были долгое время близки и я вдруг поступил с нею дурно. Она не сознавала, почему перешла на этот тон, мне же казалось, что я это знаю.
Но мистер Периго со стаканом виски в руке и с фарфоровой улыбкой на лице уже пробирался к нам.
– Прошу вас, дорогой мой. Они клянутся, что больше у них нет ни капли. Что тут у вас с Шейлой? Опять пристаете к нему, Шейла? Вы славная девочка, но иногда бываете ужасно надоедливы.
– О!… – Шейла едва удержалась от того, чтобы выпалить что-то, вероятно, очень грубое и весьма неприличное для дамы. Мистер Периго бросил мне быстрый многозначительный взгляд.
– Теперь вам надо познакомиться с миссис Джесмонд. Сегодня мы все ее гости.
– Я, собственно, уже знаком с нею, – сказал я.
– Я так и знала! – воскликнула Шейла сердито. – Все загадочные мужчины и загадочные женщины – одна компания.
Тем не менее, когда я направился с мистером Периго к стойке, Шейла шла вплотную сзади и все время щипала меня за локоть. Жена военного, окруженная десятками других военных, с которыми она, видимо, состояла в более чем приятельских отношениях, Шейла должна была чувствовать удовлетворение и, вероятно, чувствовала его. Но от нее все же исходили какие-то волнующие призывы. Я благодарил бога, что она не принадлежит к тому типу женщин, который мне нравится.
– Ну, скажите на милость, как это странно вышло! – воскликнула миссис Джесмонд после того, как я поздоровался и был представлен сопровождавшим ее молодым людям, летчику и армейцу. – А я надеялась, что вы позвоните мне, как я вас просила.
Я сказал (и не соврал), что собирался позвонить завтра. Потом спросил, понравилось ли ей представление.
– Мерзость! – воскликнула она, улыбаясь своим двум кавалерам. – Я никогда не бывала в этом ужасном театрике, но мистер Периго настаивал, и мальчики его поддержали. Они говорят, что здесь выступает какая-то совершенно замечательная акробатка.