— Что вы хотите сказать? Вы оставили Виолу? Я думал, хотя бы вы всегда будете с ней…
— Ах, каков же наглец! — уличает меня леди Эббет, воинственно сложив руки на груди. — Я была со своей дочерью до последнего. Поддерживала в её мёртвом теле жизнь. Но теперь она во мне не нуждается, и меня больше ничего не держит в этом мире.
Колкое беспокойство щиплет изнутри: если бы дышал, то задохнулся бы. Пытаюсь сопоставить слова старого призрака с тем, что могло или не могло произойти в реальности. Как Виоле удалось отпустить мать и не погибнуть при этом…
— Так она…
— Боль — то, что делает нас людьми, — кивает леди Эббет, подтверждая невозможную догадку. — Что делает нас живыми. И ты, молодой маг, сумел запустить сердце, которое никогда не билось само. Ей не хватало только одного, любви. Искренней, незамутнённой её извечным эгоизмом. В миг, когда она отказалась от желания воскресить тебя ради себя и приняла твой выбор, она и почувствовала, что означает любовь. Самоотречение… Поставить чьи-то мечты выше своих желаний. Только так и становятся матерями, и она будет замечательной мамой.
Прикрываю веки, едва сдерживаясь, чтобы не начать улыбаться. Глупо, совершенно не к месту. Но именно сейчас меня раздирает от счастья понимания: моя принцесса больше не скована льдами. Теперь горлица свободна, и она действительно любит меня, как я люблю её. Наш малыш в безопасности, он родится и построит на выжженных полях сражений новый мир. И у него будет лучшая мать на свете. Это всё, чего я мог для них пожелать.
— Значит, я умираю счастливым, — благодарно кивнув леди Эббет, позволяю себе спросить: — Раз вы теперь тоже можете упокоиться, то мы пройдём через врата вместе?
— Мужчины, — показательно закатив глаза, тянет миледи, и я вижу, как она задавливает усмешку. — Наворотят дел, а потом — бежать? Молодой маг, я же сказала: Харун меня не выносит. Всё боится, что я-таки доломаю его драгоценную калитку для покойников. Сегодня его ждёт желанный пир: наконец-то я добровольно уйду в безвременье. Вот только…
— Только что?
— Да понимаешь, эта мелочь остаётся бесхозной, — как-то преувеличенно небрежно пожимает она плечами, раскрывая кулак и вытянув руку вперёд. — Виоле оно уже не нужно, теперь моя девочка дышит сама. А я вполне могу обмануть старика Харуна и сказать, что тебя тут не было…
На её ладони блестит маленькая серебристая искра. Сглотнув — было бы, чем — я недоверчиво смотрю на этот яркий свет. В сомнении кусаю губы. Думать всё тяжелее, в висках тянет и стучит, хотя у меня нет пульса.
— Ваша жизнь, которая грела Виолу. Вы же связаны с ней. Простите, но я не желаю существовать как живой труп и носить в голове собственную свекровь… при всём моём уважении, — мне даже удаётся усмехнуться на такое предложение. Я видел, сколько боли пережила Виола, и обрекать себя на такое добровольно… лучше уж спокойная смерть.
— Ты не понял? Сегодня утрачена твоя жизнь, но освобождены мои жизнь и душа. У Харуна я давно не на счету, а врата открыты только для одной души. Мы с тобой вправе… пошалить. И подменить тебя мной. Я всё равно устала быть тенью и давно хочу на покой. Но решать тебе.
Смысл сказанного доходит не сразу. Арифметика загробной жизни — вещь не из простых. Но если есть малейший шанс вернуться и снова обнять мою принцессу, увидеть, как настоящая горячая кровь запустила её мёртвое тело, взять на руки нашего с ней сына — я давно знаю, что это сын — то тут нечего и думать. Решительно шагнув к леди Эббет, я накрываю её ладонь своей и вздрагиваю, ощутив кольнувшее тепло, когда подаренная искра втягивается в моё бесплотное существо.
— Спасибо вам.
— Постройте с ней мир, о котором я мечтала, — улыбается она мне напоследок, а затем полупрозрачная фигура бледнеет, растворяясь в яркой вспышке света.
— Убери лапы от моей жены, мразь.
Чёрный клинок одним безошибочно верным ударом сносит Риану голову. Казнённое тело медленно оседает на землю и заливает её голубой кровью вместе с моими ступнями. Уходит куда-то на задворки сознания боль в руке, колене и замершем в неверии сердце, когда вижу стоящего передо мной Анвара. Живого. Тяжело дышащего, вспотевшего, будто бежал и боялся опоздать.
— Ви? — глухо зовёт он меня, отпихивая в сторону обезглавленного Риана, но всё, что могу — оглушающе всхлипывать, дрожа как в лихорадке.
Я умерла? Уже, так быстро? Это не может быть правдой. Если сейчас я поверю, что это впрямь он, а не очередной бред, а потом снова увижу его мёртвые глаза…
Жмурюсь, в отрицании мотаю головой и прикусываю щеку изнутри, чтобы проснуться. Рёбра давит рыданиями, воздуха отчаянно не хватает, и тут Анвар падает рядом со мной на колени и рывком притягивает к своей груди. Родной смолисто-еловый запах щекочет нос, крепкие руки обнимают как никогда отчаянно. Если это иллюзия, то уж очень достоверная. Такая, что не поддаться невозможно, особенно когда сухие губы с неповторимым терпко-пряным вкусом впиваются в мои. Солёно и больно, но моё безвременье мне нравится. Мы хотя бы вместе.