— Джордж!
Мать обернулась к Деборе:
— Ты не виновата, дорогая, я уверена.
Потом она опять повернулась к отцу:
— Разве ты не видишь, что у ребенка истерика?
— Так пусть она немедленно успокоится, — сказал он. Дебора отвела глаза от голубя и посмотрела на отца с нескрываемой ненавистью.
— Никогда! — закричала она ему. — Никогда!
Лео Кеннеди
Племянник духовного звания
У миссис Халлоран был племянник, носивший духовный сан, но это не мешало ей пить без зазрения совести. Ее муж, Топтыга Халлоран, верзила с бычьей шеей и физиономией цвета тушеной говядины, одно время служил в береговой охране монреальского порта, но вот уже несколько лет, как вылетел из полиции за злоупотребление спиртным и стачку с гангстерами из банды Черного Крюка. Затем он состоял вышибалой в кабаке на улице Сен-Анри, но пристрастие к бутылке и наступивший кризис лишили его и этой должности. Пришлось миссис Халлоран, оплакивая свою горькую долю, опять взяться за поденную работу, а Топтыга тем временем совсем спился и, по ее признанию, ни на что путное уже не годился, даже в подметальщики улиц.
Так или иначе, его супруга работала уборщицей в одной конторе, и в церкви святого Тимофея, расположенной в Гриффинтауне, районе Монреаля, населенном ирландцами. Почесывая бородавки на своем длинном, остром подбородке, она частенько сетовала по поводу того, что храму, посещаемому добропорядочными ирландцами, угораздило очутиться по соседству с улицами, где жили «эти прожженные итальяшки». Ее возмущало окружение неряшливо одетых, закутанных в шали толстух итальянок, тачек, груженных красным и зеленым перцем, развинченных сутенеров и дешевых, дурно пахнущих шлюх. Непроходящее состояние опьянения подогревало ее нетерпимость доброй ирландки и полуреспектабельной дамы.
У миссис Халлоран была впалая грудь, жидкие седые волосы и острые красные локти. Ее любопытные соседи никак не могли взять в толк, как такую пьянчужку при всех ее добродетелях до сих пор не выгнали из церкви. А дело было в том, что кудрявый круглощекий священник, от которого это зависело, весьма снисходительно относился к слабостям греховной человеческой плоти. Он с усмешкой говорил, что ему вечно приходится то выручать своих прихожан из тюрьмы, то сдавать их в руки полицейских, и смотрел сквозь пальцы как на рюмочки, что миссис Халлоран пропускала по будням, так и на ее грандиозные субботние загулы.
Кроме того, у нее был племянник духовного звания.
Племянник миссис Халлоран спасал души где-то в дебрях Британской Колумбии, и, поскольку ей за всю жизнь ни разу не приходилось ездить дальше Ахунтсика, эта достойная особа весьма смутно представляла себе, где он живет и чем занимается. Однако она неустанно напоминала всем и каждому, что ее близкий родственник посвящен в духовный сан.
Болтая с приятельницами, она любила заводить разговор на религиозные темы. Какое счастье, говорила она, иметь племянника, который ежедневно замаливает ее грехи. И обычно добавляла, что, хотя прегрешения ее и тяжки, молитвы, которые Джо возносит Пречистой Деве за свою бедную старую тетку, непременно даруют ей отпущение.
Разговоры на религиозные темы она, как правило, заводила «под градусом». Джин наводил ее на мысли о блаженстве, что ждало ее на небесах; оловянное распятие, колышемое истовой верой, вздымалось и опускалось на ее тощей груди. Из-под ворота платья виднелся засаленный шнурок, на котором оно висело.
Спиртное не только подогревало ее христианское рвение, но и распаляло в ней национальную нетерпимость. Встречаясь на лестнице со своей соседкой итальянкой миссис Кастелано, она фыркала в знак пренебрежения ко всем особам неаполитанского происхождения. А когда та проходила мимо, миссис Халлоран частенько сплевывала за ее широкой сутулой спиной и взывала, обращаясь к ступенькам:
— Господь наш Иисус, Дева Мария и святой Иосиф, ниспошлите чирьев на шею этой темнорожей стерве.
В церкви миссис Халлоран работала вместе с некой миссис Скалли. Эта пожилая вдова с прилизанными рыжими волосами и заметным косоглазием была доброй женщиной, но страдала подагрой и перед самым великим постом неожиданно слегла. У ризничего мистера Нолана при сем известии вытянулась физиономия, нужно было вымыть скамьи, и он рассчитывал на крепкие мускулы и задубелые руки миссис Скалли.
Как пить дать миссис Халлоран явится под хмельком, подумал он.
В то утро миссис Кастелано пришла к священнику поведать о своих бедах: ее мужа опять посадили в тюрьму, и в доме нет ни гроша.
Отец Гофман позвал Нолана.
— Надо помочь бедняжке, — сказал он. — Кастелано опять попался на контрабанде спиртного. На этот раз заработал срок. Надо нам позаботиться — и господь нам, несомненно, поможет, — чтобы у его злосчастной супруги было чем накормить детей. Так вот, нет ли у нас для нее какой-нибудь работы?
Нолан оценивающе оглядел широкие плечи и неряшливый наряд миссис Кастелано и ответствовал, что она может пока поработать вместо миссис Скалли, которую свалила подагра.
— Вот и прекрасно, миссис Кастелано, — сказал отец Гофман. — Вы сможете одновременно трудиться на благо ваших детей и во славу господа нашего Иисуса Христа. Нолан, покажите ей, что делать.
Миссис Халлоран явилась в церковь, захватив все необходимое для выполнения своих обязанностей. Она несла ведро с горячей мыльной водой, тряпку и ведро с чистой водой для окончательного омовения. Миссис Халлоран несколько запоздала — перед выходом она повздорила с Топтыгой, а потом надо было подкрепиться на дорогу. Она поставила ведра в проходе и тут увидела вместо миссис Скалли ненавистную соседку итальянку. Челюсть у нее так и отвисла. Миссис Кастелано, протиравшая тряпкой спинки скамей, коротко ей кивнула.
Исполненная изумления и негодования, миссис Халлоран уперла руки в бока и выпустила пробный залп:
— А где ж это миссис Скалли? И с какой стати вы тут оказались? Неужто церковь святого Тимофея какое-нибудь протестантское капище, что из нее выгоняют добрых христианок, чтобы освободить место для таких, которые воображают, что Иисус Христос был черномазым итальяшкой?
Несправедливое и неоправданное обвинение в приверженности к некатолическим обрядам вызвало на круглом лице миссис Кастелано лишь выражения недоумения, но «черномазого итальяшку» она не снесла.
— У миссис Скалли разболелись ноги, — ответила она с некоторой запальчивостью. — Она не может выйти на работу. Я буду вместо нее, пока она не выздоровеет.
Заметив, что миссис Халлоран не слишком твердо держится на ногах, она добавила:
— А может, и когда она выйдет тоже.
— Вы на что ж это намекаете, миссис Кастелано? С какой стати вам понадобилось трепать мое доброе имя? Уж не хотите ли вы заполучить мое место, корова вы вислозадая? Может, вы собираетесь содержать на мои денежки своего проходимца мужа?
Миссис Кастелано побагровела. Резко выкрутив мокрую тряпку, она проговорила:
— Мы с вами потом потолкуем, а не здесь, в господнем храме. Мне нужно работать. И вам тоже лучше взяться за работу.
Миссис Халлоран швырнула тряпку в мыльную воду и, повернувшись к итальянке спиной и всем своим видом выражая презрение, принялась яростно тереть скамью. Она работала, злобно бубня себе что-то под нос, и с таким остервенением заталкивала тряпку в углы, словно дубасила там какого-то врага.
Из ризницы вышла мисс Браун, маленькая высохшая старая дева, в обязанности которой входило заботиться о цветах и прочем убранстве для алтаря. Она носила шерстяные платья тусклых тонов, исключавшие всякое подозрение в легкомыслии, и выбирала шляпки, которые не возбуждали ни жалости, ни восхищения. Вся она была какая-то хрупкая и бесплотная — может быть, от многолетнего обращения с тепличными цветами и тонкими сальными и восковыми свечами. При ходьбе она слегка кренилась вправо, и казалось, что порыв ветра, поколебавший пламя свечи, может задуть в ней искру жизни.