— Господин аббат?
— Кюре Томас Леду. Меня интересует ваше творчество. Оно современно. Дайте-ка мне ваш адресок.
Тусклые голубые глаза смотрели на священника, пока Поль Лафранс механически диктовал свой адрес. И господин Леду, послюнив карандаш, записал адрес в маленькую записную книжку. Заговорщически улыбнувшись, он закрыл ее.
— Возможно, я обращусь к вам…
И, шаркая ногами, он направился к гардеробу. Художник и гости, сгорая от любопытства, смотрели ему вслед.
Господин Леду сел в трамвай. Утопив подбородок в складках жира, которыми процветание окружило его шею после того, как была воздвигнута знаменитая церковь, он забылся в божественной дремоте. При каждом толчке трамвая голова его покачивалась то вправо, то влево, в такт стучащим на стыках колесам. Внезапно старый священник выпрямился и открыл глаза. С интуицией, свойственной духовникам, он почувствовал, что проезжает мимо церкви. Это была Квебекская базилика. Господин Леду посмотрел на нее с пристальным вниманием и нежностью, хотя любой на его месте испытал бы нечто похожее на торжество. В прославленной базилике, церкви кардинала, было полно жалких колонн и она не имела кондиционера. Не то что храм господина Леду! Его подбородок снова спрятался в жировую подушку, и господин Леду, проверив, на месте ли адрес Поля Лафранса, вновь погрузился в дремоту.
Господин Леду вышел из трамвая в своем приходе и зашагал по направлению к пресвитерии. Было десять часов вечера. Подобно гордому землевладельцу, вдыхал он воздух своих владений и восторженно поглядывал на неказистые домишки своей паствы. Неожиданно господин Леду очутился возле необычного храма, который и был венцом его святого честолюбия и предметом гордости. Он остановился и, заложив руки за спину, принялся разглядывать его, словно в экстазе, полузакрыв глаза. Губы его сложились в блаженную улыбку: «Томас, Томас, неужели это и впрямь твоя церковь, твоя собственная церковь, старый Томас!»
Внезапно его восторженное состояние нарушили две богомолки, набожные приходские работницы. Они стали чуть поодаль и вместе с ним восхищались храмом.
— Что за чудесная церковь, а, господин кюре? И электрический орган уже куплен. Не хватает только «Страстей господних».
Господин Леду резко повернулся в их сторону и с ребячливой поспешностью выпалил:
— Через месяц мы их получим! Они будут единственные в своем роде, эти «Страсти господни». Первые в Америке и даже, может быть, во всем мире, уж поверьте Томасу!
Выслушав эту восхитительную новость с открытыми ртами и слегка вздрогнув от непривычного «Томас», обе домохозяйки проводили глазами удаляющуюся фигуру господина Леду. Господин кюре, раздосадованный не столько своей излишней откровенностью, сколько привычным для себя употреблением собственного имени, от которого не смог воздержаться в присутствии этих благопристойных женщин, вошел в пресвитерию и яростно втянул носом понюшку табаку. Он поднялся в контору, но на полпути к нему обратился один из самых младших его помощников, аббат Констан, в комнату которого дверь оказалась открытой. Удобно устроившись в кожаном кресле, он читал роман Джемса Джойса «Улисс». Аббат Констан, которого посвятили в духовный сан два года назад, причислял себя к категории молодого духовенства с передовыми взглядами, ратующего за обновление церкви, которая отвечала бы нуждам времени. Он частенько посмеивался над старомодными замашками господина Леду, но неизменно восхищался им.
— Вы решили не ночевать дома, господин кюре?
— Я только что вернулся из музея, с открытия выставки современной живописи, — ответил господин Леду, краснея.
Ни говоря ни слова, аббат Констан удивленно воззрился на своего наставника широко открытыми глазами.
Господин Леду, раздосадованный еще более своим смущением, вызывающе добавил:
— Да, я решил, что наши «Страсти господни» будут выполнены в современной манере. Впервые в Америке. И мне думается, я остановлю свой выбор на этом художнике, на Поле Лафрансе.
— Но… господин кюре, — отважился аббат Констан, призвав на помощь всю свою сообразительность, — не кажется ли вам, что наши прихожане недостаточно подготовлены для… страстей господних такого рода?
Тогда господин кюре высокомерно фыркнул и с торжествующим видом проговорил:
— А ведь это вы, молодой человек, упрекали меня в старомодности! Я отказался от колонн, раздобыл установку для кондиционирования воздуха, а сейчас наступил черед и современному искусству. Итак, покойной ночи! Ложитесь-ка спать пораньше. Не забудьте, завтра в пять утренняя месса.
Аббат Констан был настолько поражен, что отложил «Улисса» и отправился спать.
Возражения молодого помощника ускорили осуществление этого проекта, так как кюре не выносил, когда кто-нибудь сомневался в ценности его идей. Господин кюре редко советовался со своими церковными старостами, когда речь шла о финансовых делах прихода. Заранее приняв решение, он собирал их якобы для того, чтобы посоветоваться. Так как господин Леду был достаточно хитер, чтобы внушить им, будто он действует по их инициативе, то эти джентльмены (торговец фруктами, бакалейщик и кондуктор трамвая) с серьезным видом кивали головами в знак одобрения. Так что страсти господни он преподнес им как уже свершившийся факт.
В соответствии с законами современного искусства художник Поль Лафранс оценил свое творчество в двадцать пять тысяч долларов за четырнадцать картин, представляющих различные стадии страстей господа бога. Более того, этот художник-сюрреалист обещал посетить все церкви в городе, чтобы убедиться, что его «Страсти господни» совершенно непохожи на все остальные. Господин кюре обещал оплатить расходы на холст, краски, подрамники и кормить художника, пока тот не закончит свою работу. Господин Леду и Поль Лафранс превратили в студию самую светлую комнату в пресвитерии. Господин кюре выразил горячее желание ежедневно контролировать свои страсти и познакомиться со всеми тонкостями современного искусства.
Вид длинноволосого художника и баснословная цена в двадцать пять тысяч долларов заставила церковных старост широко раскрыть глаза, однако господин Леду, понимающе улыбнувшись, заметил:
— На церковных старостах, таких, как вы, лежит благодать господа, который позволяет вам покупать самое редкое и красивое для церкви, которая сама по себе редкость.
Посмотрев друг на друга, джентльмены выпятили свои животы. Вот это кюре!
Для Поля Лафранса это был небывалый эксперимент. Только что приехав из Парижа, где столько раз перед своими друзьями он потешался над безвкусицей французских художников Канады, а перед антиклерикальными дилетантами издевался над канадским духовенством, он теперь оказался в роли исполнителя заказа на четырнадцать сюрреалистических полотен, последовавшего от настоятеля бедного прихода, в то время как ни одна из его картин еще не была продана на выставке. Эта новость поразила воображение художников Квебека, а многочисленные друзья Поля Лафранса настойчиво требовали, чтобы он показал им свою студию и познакомил с господином кюре Леду. Целую неделю по городу ходили слухи о том, что в приходе св. Х. господин кюре заполучил знаменитого художника, которого доставили на самолете прямо из Парижа. Но господин Леду пресекал все вопросы:
— Потерпите до субботней мессы…
Наступила суббота. Церковь была набита битком. Отсутствие колонн и кондиционер были как нельзя более кстати в тот день. Прихожане вытягивали шеи, чтобы получше разглядеть художника Поля Лафранса, восседающего среди служек у алтаря на чем-то вроде трона, который обычно выносили только к выходу епископа. Лафранс, который в Париже приобщился к языческому образу жизни и отказался от религии, раздумывал над тем, что перед Искусством открыты все дороги и оно может привести даже в Рим. Он сравнивал себя с Микеланджело и не без удовольствия думал о том, как его сделают епископом. Все эти взгляды, устремленные на него, близость алтаря и религиозное благолепие, царящее вокруг, настраивали его на молитвенный лад. Он незаметно улыбнулся при мысли, что ему заплатили двадцать пять тысяч долларов, которые открывали перед ним новые горизонты. Господин кюре поднялся на кафедру.