Зиму они проводили в Сент-Панкрасе, там у них был маленький коричневый домик, а возле него — два сиреневых куста. Теодюль с нетерпением ждал ледохода, чтобы снова вернуться на озеро, Флорестина же, напротив, только это время и чувствовала себя счастливой. Она никак не могла привыкнуть к тому, что каждый год им приходится, точно дикарям, по полгода жить в лесу. Там, в горах, Флорестина с грустью вспоминала о своих кустах сирени (теперь она уже не могла видеть, как они зацветают) и о клумбе с махровыми пионами: когда-то в доброе старое время она получила за них вторую премию на местной выставке домашнего хозяйства. Кроме того, хоть она и не признавалась себе в этом, ей очень не хватало болтовни соседки, мадам Лапорт. Но так как Флорестина была женщина добрая, преданная и богобоязненная, то ради любви к мужу она охотно мирилась с этими мелкими неудобствами. Лишь бы Теодюль был счастлив, ее славный Теодюль, честный, работящий, с душой, прямой как клинок меча. За ним не водилось почти никаких недостатков. Правда, иногда на него находили приступы внезапного гнева, которому бывают подвержены слишком терпеливые люди, но эти вспышки, хотя и очень бурные, продолжались недолго. Теодюль всегда мечтал об уединенной жизни в лесу, поэтому он просто не мог нарадоваться своей новой должности. О Хрустальном озере он говорил так, словно оно было его собственностью; он ревниво охранял его, и горе тому, кто захотел бы подобраться к озеру без официального разрешения.
Но верно говорят, что полного счастья на земле не бывает. Ведь и Теодюль таил в себе глубокую печаль. Жена родила ему четырех детей: трех девочек и мальчика Атаназа, или, как его называли, Таназа. Дочерями отец гордился. Скромные, набожные, они блистали всеми добродетелями и вскоре приняли постриг в монастыре Промысла божия. А Таназа судьба точно в насмешку наградила самыми дурными наклонностями: еще молоко на губах не обсохло, а он уже и воровал и обманывал — настоящий маленький разбойник. Теодюль пытался его образумить, но ни ласка, ни угрозы, ни наказания — ничто не помогало. Когда Таназ вырос, стало еще хуже: он пил, сквернословил и вечно впутывался в истории.
Из дома он сбежал, потому что хоть и прикидывался смельчаком, а отца все-таки боялся. Выучиться какому-нибудь ремеслу ему даже в голову не приходило, и жил он чем и как придется. Он свел компанию с Верзилой Рыжим и Бабишем Неженкой, самыми отпетыми из здешних мошенников. Каждую весну приятели забавы ради отправлялись в горы к озерам, которые хуже других охранялись. Там они бросали в воду динамит. Убитую или оглушенную рыбу взрывами швыряло в воздух. Они собирали ее прямо руками и продавали в окрестных деревнях, и на озерах ни о какой рыбной ловле и думать было нечего, по крайней мере до следующего сезона. Когда Теодюль прослышал о подвигах сына, его охватила дикая ярость. Теперь никто не осмеливался даже близко подходить к Хрустальному озеру: Теодюль бродил по его окрестностям с карабином в руках.
Но вот однажды утром уже в середине января с Теодюлем, который все рождественские и новогодние праздники пировал с утра до ночи, как это водится в деревне, вдруг приключилось что-то странное. Его всего так и корчило от страшных спазм, точно в желудке застрял железный прут. Флорестина уложила его в постель, положила ему на живот горячий компресс из фланели, наскребла сажи со стенок печки и стала давать ее мужу по три раза в день. Но как она ни старалась, Теодюлю не становилось лучше. Он все лежал в постели зеленый, худой — кожа да кости, ослабевший до того, что даже не мог стонать. Наконец, послали за доктором, но, увы, слишком поздно. Когда Теодюль узнал правду, он велел позвать кюре, исповедался, соборовался, а потом, отдав жене последние распоряжения, успокоенный и примирившийся со своими ближними и с собственной совестью, пожелал видеть Таназа. Тот вскоре явился, хмурый, с непокрытой головой. Но, вглядевшись в исхудалое, изжелта-бледное лицо отца, он впервые в жизни почувствовал себя героем.
Увидев сына, Теодюль тяжело вздохнул, потом обернулся к жене и едва слышно прошептал:
— Флорестина, давай сюда свой молитвенник.
Жена принесла книгу, Теодюль взял ее дрожащими руками и, собрав последние силы, сказал сыну:
— Клянись на молитвеннике матери, что, когда меня не станет, ни ты, ни твои дружки не тронете Хрустального озера.