— Господин Лафранс, я не обсуждаю достоинств вашего творчества и думаю, что со временем пойму его. Но я обязан помнить, что у меня восемнадцать тысяч прихожан, которые не столь хорошо подготовлены, чтобы оценить вашу работу. А ведь именно они платят за нее. Так что, пожалуйста, укоротите немного эти руки и ноги. Вы знаете, что я имею в виду.
Художник, казалось, был крайне раздосадован, однако кюре и след простыл.
Сжав кулаки, господин Леду вошел в свою комнату, бормоча:
— Томас, ты просто-напросто спесивый павлин. Ну и заварил же ты кашу! Только потому, что у тебя новая церковь без колонн и с кондиционной установкой, ты решил, что ты пуп земли. Старый дурак, иди и помолись и упроси господа, чтобы он вывел тебя из этого порочного круга. Да еще возблагодари его за то, что он покарал тебя за твою гордыню.
В холле ему повстречался аббат Констан.
— Ну как, господин кюре, что вы думаете о работе господина Лафранса?
— Великолепно! Великолепно!
Не прибавив к этому ни единого слова, господин Леду прошел в свою комнату и упал на колени. Молитва его длилась час. И не иначе как для того, чтобы наказать его, господь посоветовал ему упорно добиваться поставленной цели.
С этого времени господин Леду совершенно лишился покоя. Он заставлял себя восторгаться «Страстями господними», однако его трезвый рассудок говорил ему: «Томас, ты же понимаешь, что эта картина ужасна! Ты накличешь на себя несчастье!» И чтобы убедить себя в достоинствах современного искусства, он посоветовался со священником, слывущим знатоком живописи. Господин Леду приобрел даже несколько объемистых книг на эту тему. Тщетно. Частые визиты, которые он совершал в студию художника, только усиливали его отчаяние. Художники, подобные Полю Лафрансу, столь же бескомпромиссны, как и Десять заповедей. Поль Лафранс продолжал работать в присущей ему манере, и господину Леду казалось, что, чем больше он работает, тем длиннее становятся руки и ноги у Христа. Эти ярко раскрашенные картины с фигурами-гротесками возникали перед господином Леду, словно ряженые в последний день карнавала. Добрый кюре потерял аппетит, и жира у него на шее значительно поубавилось. Со своей кафедры он не вспоминал больше о «Страстях господних», и его прихожане, с нетерпением ожидавшие торжественного открытия, не знали, что и подумать. Уж не случилось ли чего с их кюре?
И наконец случилось самое ужасное. Служитель церкви, отличавшийся чрезмерным любопытством, воспользовавшись отсутствием кюре, сумел пробраться в студию и разглядел картины. После этого по приходу поползли слухи, что вместо людей в «Страстях» изображены уроды и кругом полно крови. Встревоженные домохозяйки не давали кюре проходу, выражая беспокойство. Прикрыв глаза, он улыбался:
— Мадам, я подозреваю, что вы распускаете слухи только для того, чтобы заставить меня удовлетворить ваше любопытство. Все, что вы слышали, — неправда. Однако, если вам так уж не терпится, я могу сказать вам, что святые женщины в «Страстях господних» представляют собой портреты самых достойных дам нашего прихода.
Радостные и успокоенные, дамы покидали пресвитерию с чувством удовлетворения. Напуганный их вопросами, господин кюре не знал, что и делать. Удрученный всем этим, он отважился пойти к аббату Констану. Смирив свою гордыню, он признался ему:
— Господин аббат, увы, кажется, вы оказались правы. Я совершил ошибку. Наши прихожане не подготовлены к тому, чтобы оценить эти «Страсти господни». Что мне теперь делать?..
Аббат Констан, который за это время сумел освоиться с образом мыслей кюре, повел себя, как и подобает добропорядочному священнику. Он не стал его высмеивать, а приободрил и предложил свою помощь. Они принялись за работу и подготовили на десяти страничках рекламку, в которой символическая красота современного искусства преподносилась в самых восторженных выражениях. Рекламку отпечатали, и служки распространили ее среди прихожан. Перед лицом столь непонятного поступка прихожане не на шутку обеспокоились.
Однажды в субботний полдень художник завершил свою работу, и удовлетворение его было столь же глубоким, как и беспокойство кюре. Поль Лафранс получил причитающуюся ему сумму, поблагодарил кюре и отбыл, словно знатный лорд. Дабы положить конец жестоким мукам, которые он так долго терпел, добрый кюре объявил, что открытие выставки состоится в воскресенье утром за четверть часа до большой мессы. До ушей кюре дошли сведения о некотором недовольстве прихожан пособием по современному искусству, и он со страхом ожидал начала церемонии. Он провел ужасную ночь и каждый раз, просыпаясь, заклинал Небо, чтобы оно прекратило его мучения и вразумило бы его прихожан в восхищении склонить головы перед «Страстями господними».