Но вот высоко в небе поднялось солнце, и от его жарких лучей зарябило в глазах. Движения их стали механическими. Помощники Альберта то и дело воровали струйку воды, предназначенную для сеянцев, и выпивали ее из горсти, черной от налипшей земли.
В Полдень, перекусив на берегу реки, которая от нестерпимого зноя казалась потоком расплавленного олова, они сделали передышку. На предложение Альберта искупаться в реке его помощник сначала ответил отказом, но затем, то ли соблазнился этим, то ли, чтобы угодить хозяину, пошел за Альбертом вниз по течению. Батч в это время спала как убитая.
На третий день, перед грозой, жара стала совершенно невыносимой. Почувствовав приближение грозы, они еще больше заторопились. Небо давило на них своей тяжестью, и капли их пота, словно дождь, падали в борозду. Джереми принялся поддразнивать девушку, то и дело хватая ее за колени. Спина сидевшего на сиденье впереди Альберта сделалась неестественно прямой и словно одеревенела.
Несколько дней спустя он заметил на лбу Батч царапину.
— Эй, Мари, да ты никак подралась?
Ничего не ответив, она продолжала работать.
— Держу пари, ты была на празднике. Что с тобой случилось?
— Ничего… — чуть слышно прошептала она.
Ему передалось ее волнение.
— Ты, может, споткнулась и упала?
На этот раз она обернулась и посмотрела на него своими большими печальными глазами.
— Нет! Я не упала. Это Жан-Жак постарался.
— Жан-Жак?..
— А кто же! Один из сыновей Вейланхорта — тот, которому скоро будет шестнадцать.
— Какая муха его укусила? Он что — не в своем уме?
— Мы всегда с ним деремся.
— Из-за чего это?..
Его настойчивость объяснялась не столько любопытством, сколько желанием поддержать разговор. Альберт истосковался по людям, он был сыт по горло своим одиночеством и вечно молчаливой природой.
— Так, стало быть, вы всегда с ним деретесь… — повторил он. — Сдается мне, этот твой Жан-Жак бойкий парень. Тебе, должно быть, не скучно с такими дружками…
— Он мне не дружок. Дрянь — вот он кто! Разбил кружку о мою голову и чуть было не убил.
— Что же у вас с ним произошло?
— Он первый начал! Вчера на скотном дворе я не дала ему поцеловать себя, и он наговорил мне разных гадостей… Я и пальцем-то никого не трону. И ничего мне не надо, только бы оставили меня в покое. В отместку он сказал мне, что это я нарочно пустила теленка в табак. А когда я ответила, что он сам его туда пустил и что не только я это видела, он налетел на меня, да еще обозвал…
— Как же он тебя обозвал?
Ей еще ни разу не приходилось рассказывать о себе. Все свои многочисленные обиды она привыкла скрывать от людей и, по мере того как они накапливались, сбрасывать в самый дальний закоулок своей памяти — настолько далекий, что они исчезали там почти бесследно. Сейчас Альберт осветил этот темный закоулок, и гора накопленных обид оказалась на самом виду: они потоком хлынули из ее глаз, и сердце ее словно разрывалось на части.
— Так как он обозвал тебя, Мари?
— Он меня обозвал… Сказал, что у меня нет родителей!..
— Ах вот оно что… А ты что ответила?
— Да, как всегда, ничего.
Они замолчали. Мари отвернулась к плите, на которой варился гороховый суп. Время от времени до Альберта доносились ее всхлипывания. В углу проснулась собака; потянувшись, она зевнула, показав свой ярко-розовый язык, темное нёбо и блестящие белые зубы.
— Ко мне, Патира!
— Почему вы назвали свою собаку Патира?
— Почему? Да очень просто. Это имя я вычитал в книге.
— У вас есть книга?
— Да. Я нашел ее однажды на скамейке. В ней говорится об одном несчастном парне вроде меня. Его звали Патира. Вечно ему не везло. Эта собака, когда я подобрал ее, была всеми покинута, без отца и без матери. Вот я и назвал ее Патира.
— Но ваша Патира совсем не похожа на того парня. Ведь она же счастлива сейчас!
— Все может быть… А ты как думаешь, дружище? Тебе не так уж плохо сейчас, а? Вот бы всегда так было… Но если ты хоть немного похожа на меня, не видать тебе счастья…
Мари взглянула на Альберта и почувствовала, как в душе ее что-то всколыхнулось, что-то теплое и ласковое, словно она увидела родного брата.
— Славная собачка, — сказала она и похлопала Патиру по голове.
А вскоре землю поразила жестокая засуха. Величественное небо не знало жалости. Каждый вечер гигантский диск солнца скрывался за горизонтом, и отсветы его пламени возвещали наступление нового дня, несущего гибель всему живому.