Она подошла к печке и протянула к ней озябшие руки. Ей казалось, что все вокруг качается и вздрагивает, словно сам воздух вибрирует, отражая содрогания стен. Она стояла неподвижно, прислушиваясь. Ветер то колотился о стены короткими резкими ударами, то обрушивался на них в беззвучном напряженном усилии, а затем отступал с воплем негодования и угрозы, чтобы собраться с силами и снова броситься на приступ. При каждом его порыве желоба на крыше скрежетали. Она пошла было снова к окну, но спохватившись, что и без того ее мысли приняли слишком мрачное направление, заварила свежий кофе и заставила себя выпить несколько глотков.
— Он не осмелится пойти назад в такую бурю, — опять зашептала она про себя. — Да и старика одного не оставит. А я здесь в полной безопасности, мне совершенно нечего волноваться. Уже второй час. Надо браться за печенье, а там, глядишь, пора будет готовить Стивену ужин.
Однако вскоре она усомнилась, придет ли Стивен. В такой буран пройти даже милю — нешуточное дело. Тем более Стивену, который хоть и милый человек, но не настолько, чтобы лезть на рожон из-за соседских лошадей и коров. Кроме того, ему и о своих лошадях надо позаботиться. Он, скорей всего, решит, что, как только поднялся буран, Джон повернул домой. Другой бы так и сделал — в первую очередь подумал бы о жене.
Однако мысль, что ей придется провести ночь в одиночестве, не слишком ее напугала. Это был первый случай в ее жизни, когда ей приходилось полагаться лишь на свои собственные силы, и, осознав положение, она даже увидела в нем своего рода приключение, испытание, налагающее на нее ответственность. У нее сразу прибавилось решимости. До наступления темноты надо будет добраться до конюшни и покормить лошадей и коров. Она оденется потеплее, возьмет моток бечевки и привяжет ее к двери — тогда, как бы ни швырял ее буран, она по крайней мере сможет найти дорогу назад. Она слыхала, что иногда приходится так делать. Идея ей понравилась — так жизнь делалась гораздо интереснее. Пока она еще не почувствовала силу бурана, а только смотрела на него в окно.
Почти час ушел на то, чтобы выбрать подходящие носки и свитер, найти бечевку нужной длины. Она примерила вещи Джона, снимая одно и надевая другое, расхаживая по комнате и размахивая руками, чтобы проверить, удобно ли ей будет набрасывать сено и перебираться через сугробы; затем она все сняла и занялась приготовлением печенья с изюмом, которое любил Джон.
Сумерки наступили рано. На какое-то мгновение Энн в нерешительности остановилась на пороге. Неуклонно надвигающаяся темнота почему-то наполнила ее щемящим чувством одиночества и заброшенности. Казалось, вместе со светом уходил ее единственный союзник, покидая ее на волю враждебных, разъяренных пространств. Глядя на крутящийся снежный вихрь, она твердила себе:
— Надо идти. Они не выдержат ночь, если я их не накормлю. Уже почти совсем темно, а мне еще работы на добрый час.
Размотав немного бечевки, Энн покинула свое убежище и робко двинулась вперед. Ее тут же подхватил порыв ветра, протащил несколько ярдов и швырнул в пересекавший ей путь сугроб, не различимый в клубящейся белой пыли. Оглушенная неожиданным натиском, она почти минуту лежала неподвижно. Снег падал ей в рот и нос, набился за шиворот и в рукава. Когда она наконец попыталась выпрямиться, то снова задохнулась от удара снежной пыли в лицо. Ветер бешено кидался на нее со всех сторон.
Казалось, буря возликовала, обнаружив ее, и всеми силами стремилась ее уничтожить. В панике Энн беспомощно замахала руками, потом попятилась назад и упала спиной в сугроб.
Но на этот раз она быстро поднялась на ноги — исступленная ярость бури пробудила в ней ответный гнев. Ей захотелось встать к ветру лицом и отвечать ударом на удар. Однако через секунду ее неистовый порыв столь же внезапно сменился слабостью и изнеможением. Она вдруг с пугающей ясностью осознала, какую мелкую добычу представляет собой для озверевшей стихии, и это сознание вышибло у нее из головы все мысли о лошадях. Но оно же дало ей новые силы, отчаянное, всепревозмогающее упорство. Какое-то мгновение она бессильно покачивалась под напором ветра, потом, медленно наклонившись вперед, стала пробираться к дому.
Захлопнув за собой дверь, она изо всех сил прижалась к ней спиной и некоторое время стояла неподвижно, прислушиваясь. Уже почти совсем стемнело. Раскалившаяся плита светилась тускло-красным светом. Безразличные к бурану часы тикали с беспечностью самопоглощенного и самодовольного болтуна.
— Зачем он пошел? — тихо прошептала она. — Он же видел двойное кольцо. Он знал. Зачем он оставил меня одну?