Дважды в день заходил доктор Шульц — та самая лощеная рожа. Молча осматривал и уходил, иногда давая указания санитарам. Со мной говорить не пытался. Я с ним тоже — судя по всему, доктор по-русски не понимал, а на немецкий перейти было нельзя, чтобы не выйти за рамки "легенды". Откуда простой кочегар мог знать язык противника?
Вскоре меня заставили встать с постели и делать регулярные разминки и лечебную гимнастику. Выполнял я все это, что называется, добровольно-принудительно. С одной стороны хотелось поскорее прийти в норму, но с другой понимал, что сразу после этого окрепшим пленником займутся по-настоящему. И уже совсем не врачи. А даже, как бы, наоборот... Однако моим мнением насчет интенсивности лечебных процедур никто не интересовался. С истинно немецкой пунктуальностью гномы выполняли все предписания лощеного доктора. Даром, что сами далеко не арийцы. Сказано четыре раза в день вставать для разминки — изволь подчиняться, нравится тебе это или нет.
Но доктор свое дело знал туго. С каждым днем я чувствовал себя заметно лучше. Хотя, насколько удалось понять, и повреждения оказались не столь уж и серьезные. Контузия и легкое сотрясение мозга, скорее всего. А также пара десятков ушибов и неглубоких резаных ран. До свадьбы заживет...
Примерно через неделю с небольшим после первого пробуждения, пациента сочли достаточно окрепшим для начала допросов. По окончании завтрака меня, вместо привычного отдыха облачили, к большому удивлению, в собственную одежду. Хорошо выстиранные и подлатанные маскировочные штаны и такую же рубашку. И даже собственные ботинки! Просто балуют, можно сказать. Не к добру это... До сегодняшнего дня я перебивался гибридом простыни и одеяла, с дыркой для головы, чем-то напоминавшим рубашку для рожениц. Но, наверное, сочли такой вид оскорбляющим взор офицеров, проводящих допрос.
Неотлучный гном помог нацепить все это и под локоток вывел в коридор, где передал прямо в руки двум крепким суровым парням с карабинами. Впрочем, санитар прощаться не стал, а последовал за нами, придерживая меня с одной стороны, на всякий случай. Ведь из комнаты до этого я еще не выходил. С другой стороны меня подпирал один из конвоиров, так что падение мне не грозило. Зато, скорее всего, грозило что-то значительно более неприятное. Нельзя сказать, что я совсем не боялся, мандраж был, однако гораздо более слабый, чем следовало бы в подобной ситуации. Может, это связано с последствиями контузии...
Далеко идти не пришлось. Всего-то до конца коридора примерно пятидесятиметровой длины. И очень маленькой высоты, придававшей ему, вкупе с грубовато выложенными из камня стенами, вид вырубленного в скале тоннеля. Мои друзья "эльфы" смогли бы идти здесь, лишь пригнувшись. Да и я, учитывая низкую силу тяжести, при слишком энергичном шаге имел шанс оцарапать макушку о потолок. К счастью или несчастью, но в моем нынешнем состоянии было не до прыжков.
В конце коридора меня втолкнули в узкую дверь. Комнатка не поражала ни размером, ни убранством. Стол и два стула. И все. Явно не чей-то рабочий кабинет. Скорее — допросная. Меня усадили на стоящий посреди помещения грубо сколоченный стул. Конвоиры встали по бокам, а гном вообще остался за плотно прикрытой дверью.
За столом, глядя на меня кристально-чистыми голубыми глазами, восседал мужчина средних лет в серой полевой форме, довольно поношенной, которую украшали майорские погоны. Офицер имел вполне располагающую к себе внешность - округлое, чуть вытянутое лицо правильной формы с твердым, покрытым оспинками подбородком и несколько выдающимися вперед скулами. А смешная морщинка на переносице и вовсе придавала ему несерьезный вид. Не могли подобрать для допроса кого-либо с более устрашающей внешностью? Майор не стал затягивать начало:
- Свое имя я называть тебе не буду. Незачем. Можешь называть меня '"герр майор". Или даже "'товарищ майор", если тебе так привычнее! — бодро приступил к допросу тот на довольно чистом русском языке. Покойный Фогель тоже неплохо по-русски чесал, кстати. У них это обязательный элемент подготовки офицеров, интересно? Или только разведчиков?
Так как я в ответ промолчал, то веселый нацист продолжил, придвигая к себе картонную папку и письменные принадлежности, состоявшие из металлического, с костяной ручкой пера и простой медной чернильницы с крышкой. От вида этих предметов на меня пахнуло уже подзабытым духом казенной канцелярщины докомпьютерной эры. Можно было бы сказать — ностальгическим духом, если бы не обстановка...
- Итак, вы — Валентин Дроздов?