Сейчас, сидя на обрыве и любуясь закатом, рисуя пальцем на своей коленке прихотливо изогнутые очертания Кеша, Адари думала о том, как далеко ей придется улететь, чтобы найти уголок, где ничего не знали бы о ней. А ведь такого места может и не оказаться. Нештовар, объединив Кеш под своим началом, не только устанавливали законы и следили за их исполнением, но и обеспечивали связь между самыми отдаленными селениями. Гонцы-наездники, скорее всего, уже распространили вести о ней по самым глухим деревушкам. Она сбежала, но свобода не означала спасения.
«Спасение».
Слово принес ветер. Даже не слово — ничего похожего она раньше не слышала. Странные, мелодичные сочетания звуков, почти музыка, не значащая ничего для ее уха. Но до ее разума дошел смысл: спасение.
Инстинктивно она оглянулась в сторону таинственной горы, уже погруженной в тень. Свет мелькнул во тьме у ее подножия. Огонь — не бесконтрольные пожары, которые, быть может, еще бушевали на вершине, а костры.
Адари вскочила на ноги, обронив флягу с водой, и остатки жизненно необходимой влаги исчезли в пене прибоя где-то далеко внизу. Но Адари едва заметила потерю. Нештовар! Они нашли ее, они охотятся за ней. Сейчас ночь, темно, и они разбили лагерь. А утром, когда рассветет, ее найдут! И никто не заинтересуется тем, что она видела на вершине. Особенно теперь, когда ко всем ее проступкам прибавился еще один: она — женщина — посмела оседлать увака.
Ветер с гор усилился. Прохладный, успокаивающий. «Спасение» — слово путалось в легких воздушных струях. И следом — щемящее чувство, яркое и непонятное: «Мы — твое, а ты — наше».
Адари сморгнула выступившие на глаза слезы и медленно двинулась к спящему уваку. И снова: слова-неслова в пении ветра.
«Иди к нам».
Нет, все-таки прийти сюда было ошибкой. Небо позвало ее, обещая спасение, но никакого спасения пока не наблюдалось.
А вот запах! Жуткое зловоние. В овраге невозможно было ничего разглядеть, но нос подсказывал, что недавно здесь жгли что-то мерзкое. Даже сернистые ямы на юге так не воняли. Она оглянулась на Нинка. Ящер разлегся среди деревьев и зевал во всю пасть. Никакого желания идти за ней он не проявлял. Мудрое животное.
Впереди, сквозь деревья на склоне, просвечивали отблески огня. Выбравшись из оврага, Адари всей грудью, с наслаждением, вдохнула. Ночной воздух был свеж и чист. Что бы ни горело в кострах, это явно не та мерзость, которую жгли в овраге.
Она увидела их на поляне, внизу: люди. Не меньше, чем на достопамятном собрании в Таве, только они не сидели все вместе, как на площади, а небольшими группками собрались вокруг нескольких костров. Если это ищущие ее Нештовар, то отсутствие Нинка к лучшему. Адари, прислушиваясь к голосам и стараясь не шуметь, кралась к кострам. Один из голосов показался ей знакомым, но разобрать слова было невозможно. Она подобралась ближе и, внезапно запнувшись, врезалась грудью в дерево с такой силой, что весь воздух из легких выбило. Из тьмы почти бесшумно к ней бросились тени — легкие и быстрые. Развернувшись, Адари увидела их, освещенных не отблесками костров, а алым светом, исходящим от стержней в их руках. Она уже видела нечто подобное раньше, на горе. Попятившись, молодая женщина споткнулась о корень.
— Нет!
Она не упала, невидимая сила подхватила ее и пронесла сквозь лабиринт фигур. Адари вдруг очутилась перед самым большим костром на поляне. Она выпрямилась, развернулась спиной к огню и вгляделась в снующие вокруг тени. Люди, совсем не похожие на кешири. Лица не фиолетовые — светлые, почти белые и более темные — коричневые, красноватые. Кто они, что они? Но было и вовсе странное существо: на красных щеках шевелились тоненькие щупальца, тело громоздкое, широкое — раза в два больше остальных — обтянуто чешуйчатой, как у Нинка, кожей. Оно стояло дальше всех от костра, возвышаясь над головами людей и издавая хриплые гортанные звуки.
Адари что-то кричала, но ее никто не слушал. Мужчины, женщины, этот монстр — они окружили ее, оглушая какой-то тарабарщиной. Адари зажала уши руками, но это не помогло. Она слышала слова не ушами. Они врезались прямо в сознание.
Адари пошатнулась. Ее словно ножами кололи. Чужаки придвинулись еще ближе, и разум ее взорвала боль: чужая сила давила, искала, царапала изнутри. Картинки мелькали в голове бешеным калейдоскопом: ее дети, ее дом, ее народ — вся ее жизнь, весь ее мир. Она видела, как шевелятся губы, но в ее голове звуки сливались в дикий шум. Какофония, грохот, в котором и звуков отдельных не разобрать…