Тулос наклонился ближе, завороженный этой тайной и испытывая странное необъяснимое желание. Скорее всего, он снова забылся или ему померещилось. Все еще сомневаясь, он увидел, как грудь Илалоты всколыхнулась от слабого вздоха, и до него донесся почти неслышный, но волнующий шепот: «Приходи ко мне в полночь, я буду ждать тебя... в гробнице».
В этот момент рядом с ней появились могильщики в темных одеждах, которые вошли тихо и незаметно. Они внесли отлитый из бронзы блестящий тонкостенный саркофаг, куда должны были поместить покойную и отнести в подземный склеп ее семьи, который находился в старом некрополе, расположенном к северу от королевских садов.
Тулос едва не крикнул, чтобы удержать их, но его язык отказался повиноваться. Он не мог даже двинуться с места. Не понимая, во сне он или наяву, лорд безмолвно наблюдал, как могильщики положили Илалоту в саркофаг и быстро вынесли из зала. Никто не последовал за ними. Сонные гуляки даже не заметили мрачный кортеж. Только когда могильщики скрылись из виду, Тулос обрел способность двигаться, но стоял в нерешительности. Мысли его были смутны. Наконец он отправился в свои апартаменты и, разбитый усталостью, естественной после целого дня, проведенного в пути, забылся сном, похожим на смерть.
Когда Тулос проснулся, бледная бесформенная луна, освободившись от кипарисовых ветвей, похожих на длинные изогнутые пальцы ведьм, глядела в окно, выходящее на восток. Он понял, что скоро полночь, и вспомнил о встрече, которую королева назначила ему. Это свидание он не мог отменить, не рискуя навлечь на себя губительный гнев госпожи. Но тут он ясно вспомнил про второе свидание... в то же время, но в другом месте. Все случившееся с ним на похоронах Илалоты и казавшееся таким смутным и похожим на сон, предстало перед ним, как наяву, будто выжженное в его мозгу во время сна каким-то едким снадобьем... или силой колдовского заклятия. Теперь он точно знал, что Илалота шевельнулась и говорила с ним, и что могильщики отнесли ее в гробницу живой. Может быть, ее предполагаемая смерть была просто обмороком или она преднамеренно притворилась мертвой в последней попытке оживить его страсть. Эти мысли пробудили в нем лихорадочную волну любопытства и желания, и вновь, будто по волшебству, перед его глазами предстало ее бледное прекрасное лицо.
Словно потеряв рассудок, он спустился по темным лестницам и галереям в залитый лунным светом лабиринт сада, проклиная несвоевременное нетерпение Ксантличи. Однако, сказал он себе, скорее всего королева, напившись тасуунских вин, уже не помнит о назначенном свидании. Эта мысль приободрила его. В его ошеломленном сознании это предположение скоро переросло в уверенность, и он, повернув прочь от южного павильона, направился в темную мрачную рощу.
Вряд ли кто-то еще, кроме него, находился в саду. Неосвещенные флигели дворца замерли в оцепенении; по саду бродили только тени, и ветер доносил легкие ароматы цветов. А над всем этим разливала свой мертвенно-бледный свет луна, похожая на огромный блеклый цветок.
Тулос, уже забыв о свидании с Ксантличей, решительно и поспешно направился к воротам... Его влекло непреодолимое желание зайти в склеп и убедиться, что он не обманулся и Илалота жива. Может быть, если он не придет, она задохнется в гробу, и тогда ее мнимая смерть быстро превратится в реальную. И снова он услышал слова, которые она прошептала или ему показалось, что прошептала, словно разлитые в лунном свете: «Приходи ко мне в полночь... я буду ждать тебя... в гробнице».
Ускорив шаг, словно спеша к ложу обожаемой госпожи, он вышел из королевского сада через неохраняемые северные ворота и пересек заросший бурьяном пустырь между садом и старым кладбищем. Разгоряченный и полный нетерпения, он вошел в эти всегда открытые порталы смерти, где перед осыпающимися пилонами стояли чудовища из черного мрамора и глядели на него отвратительно сверкающими глазами.
Тишина глубоких могил, шаткие белые колонны, темные тени кипарисов, — во всем чувствовалась смерть и все это усилило странное волнение Тулоса, зажгло его кровь. Словно он выпил напиток, сдобренный зельем, разжигающим любовную страсть. Мертвая тишина вокруг него, казалось, горела и дрожала тысячью воспоминаний об Илалоте, призрачной надеждой, что она здесь...
Когда-то вместе с ней Тулос посетил подземную гробницу ее предков и, вспомнив это, он уверенно зашагал к арке входа, полускрытой тенью кедра. Заросли крапивы и пахучей дымянки, растущие у заброшенного прохода и примятые могильщиками, скрывали ржавую железную дверь, осевшую на неплотно пригнанных петлях. У его ног лежал потухший факел, брошенный, скорее всего, одним из ушедших могильщиков. Увидев его, Тулос вспомнил, что не взял с собой ни свечи, ни светильника, и счел, что само провидение позаботилось о нем.
Подняв факел, он зажег его и начал поиски, не обращая внимания на покрытые толстым слоем пыли саркофаги у входа в подземелье. Когда они с Илалотой были здесь в последний раз, она показала ему глубоко внутри склепа нишу, где, как она сказала, в свое время ее ждет вечный покой среди других мертвецов. Проходя мимо рядов саркофагов, он ощутил в затхлом воздухе странный приторный запах жасмина, словно аромат весеннего сада. И этот запах привел его к саркофагу, который, в отличие от других, стоял открытым. Там он увидел Илалоту, лежащую в ярких похоронных одеждах. И над ней витала такая странная лучистая благодать, такое чувственное спокойствие, что Тулос замер, словно пораженный заклятием.