Он отвернулся от окна и еще раз обвел комнату пристальным взглядом. Очевидно, Эйбон использовал ее в качестве кабинета: здесь стояло бюро из слоновой кости, с тростниковыми перьями и разноцветными чернилами в глиняных горшочках; лежали листки каламитовой бумаги, заполненные странными астрономическими и астрологическими исчислениями, которые заставили Морги нахмуриться, потому что он их не понял. На каждой из пяти стен висел пергамент работы какой-то коренной расы, изображавший что-нибудь нечестивое и отталкивающее; на всех Зотаккуа представал на фоне диких пейзажей, чью странность можно было объяснить неразвитой техникой примитивных художников. Морги сорвал пергаменты со стен один за другим, словно ожидал, что обнаружит за ними Эйбона.
Долгое время Морги разглядывал почти пустые стены, а прислужники тем временем хранили почтительное молчание. В юго-восточной стене, над бюро, под пергаментом обнаружилась странная овальная панель. Густые черные брови Морги сошлись в одну линию. Эта стена подозрительно отличалась от других стен, будучи инкрустированной каким-то красноватым металлом, который, однако, не был ни золотом, ни медью — металл, если смотреть на него из-под полуопущенных век, слабо переливался странными цветами. Впрочем, если широко открыть глаза, свечение исчезало, будто его и не было, и не удавалось его даже припомнить.
У Морги — который, очевидно, оказался куда умнее и сообразительнее, чем о нем думал Эйбон, — зародилось подозрение, вероятно, абсурдное и ни на чем не основанное, ибо стена была внешней и за ней могли скрываться только небо и море.
Он вскарабкался на бюро и стукнул по панели кулаком. Результат превзошел ожидания. Ощущение ледяного холода, столь нестерпимого, что его было трудно отличить от палящей жары, пронзило его ладонь, руку и все тело, когда он ударил по неизвестному красноватому металлу. Панель поддалась, распахнулась, словно на невидимых петлях, издав громкий лязг, как будто пришедший из невообразимой дали. За ней Морги не увидел ни неба, ни моря, зато увидел нечто такое, чего не видал доселе, о чем ни разу не слышал и что не снилось ему в самых неистовых ночных кошмарах.
Он обернулся к прислужникам; на лице его застыла гримаса удивления пополам с торжеством.
— Дождитесь моего возвращения, — велел им колдун и нырнул в открывшуюся панель.
То, в чем обвиняли Эйбона, было правдой. Мудрый колдун, посвятивший жизнь законам и силам, как естественным, так и сверхъестественным, изучая мифы о Зотаккуа, распространенные на полуострове Мху Тулан, решил, что, возможно, этому малоизвестному божку, которому поклонялись еще до появления людей, следует уделить особое внимание. Он завел дружбу с Зотаккуа, который к тому времени переселился под землю, ибо культ его переживал забвение; колдун обратился к Зотаккуа с надлежащими молитвами и принес весьма уместные подношения; и странное сонное божество в благодарность за проявленный интерес и приносимые дары поделилось с Эйбоном знаниями, которые тому оказались более чем полезны в магических ритуалах. Также Зотаккуа поведал Эйбону факты из своей биографии, дополнив популярные мифы занятными подробностями. По причинам, о которых он не счел нужным сообщить, Зотаккуа переселился на землю в первобытную эпоху с планеты Сикранош (на Мху Тулане Сикраношем называли Сатурн); впрочем, Сикранош был лишь перевалочным пунктом в его путешествии из далеких миров и звездных систем. В качестве особого дара, после годов поклонений и жертвоприношений, он подарил Эйбону тонкую овальную пластину из внеземного металла, дав инструкции, как прикрутить ее к стене в комнате на верхнем этаже. Панель, если вытолкнуть ее из стены в пустоту, давала уникальную возможность проникнуть на Сикранош, находящийся на расстоянии миллионов миль в космическом пространстве.
В соответствии с нечеткими и несколько путаными объяснениями, которые соблаговолило дать божество, панель, частично изготовленная из материи, принадлежавшей иной вселенной, обладала необычными излучающими способностями — они и связывали ее с пространствами более высокого порядка, откуда до далеких астрономических объектов было рукой подать.
Впрочем, Зотаккуа предупредил Эйбона, что воспользоваться панелью можно лишь в случае крайней нужды, только ради того, чтобы избежать смертельной опасности, ибо существовал лишь ничтожный шанс вернуться обратно с Сикраноша — мира, где Эйбон едва ли почувствует себя комфортно, ибо этот мир очень сильно отличается от полуострова Мху Тулан, хотя и не совершенно враждебен человеку, как на еще более удаленных планетах. Родственники Зотаккуа еще проживали на Сикраноше и почитались аборигенами; Зотаккуа сообщил почти непроизносимое имя самого влиятельного божества, добавив, что оно послужит Эйбону своего рода паролем, если он когда-нибудь попадет на Сикранош.