Эйбон храбро выступил вперед, в то время как Морги скромно последовал за ним. Безголовые создания перестали бранить свое безропотное чудище и уставились на землян с выражением, которое трудно было разобрать из-за странного расположения черт лица прямо на туловище.
— Хзиулкуоигмнзхах! Зотаккуа! — звучно промолвил Эйбон. Затем, выдержав паузу надлежащей длины, продолжил: — Икхуи длосх одхклонкх!
Результат был поистине впечатляющим — а чего еще ожидать от столь могущественного заклинания? Сикраношцы, отбросив свои кнуты, склонились перед колдуном так низко, что их глазастые и носатые туловища почти коснулись земли.
— Я исполнил миссию — я доставил послание, которое передал мне Хзиулкуоигмнзхах, — сказал Эйбон жрецу.
Несколько сикраношских месяцев два гиперборейца были почетными гостями многочисленного, почтенного и добродетельного народа, называвшего себя бхлемфроймами. Эйбон, в отличие от Морги обладавший способностями к языкам, далеко продвинулся в изучении местного диалекта. Его знания об обычаях, поведении, идеях и верованиях бхлемфроймов вскоре стали исчерпывающими, однако вскоре то, что поначалу очаровывало, стало источником разочарования.
Покрытое роговыми наростами чудище, которого они с Морги столь храбро вернули хозяевам, оказалось домашней тягловой скотиной: чудище заплутало среди металлической растительности в пустынной местности, окружавшей Вхлоррх, столицу бхлемфроймов. Почтение, с которым местные приветствовали Эйбона и Морги, было всего лишь проявлением благодарности за возвращение домашней скотины, а вовсе не реакцией, как полагал Эйбон, на произнесенные им священные имена и внушающую ужас фразу: «Икхуи длосх одхклонкх». Существо, которое колдун повстречал у озера, действительно оказалось божеством по имени Хзиулкуоигмнзхах; в ранних мифах бхлемфроймов содержались также невнятные упоминания о Зотаккуа. Впрочем, местные, кажется, были настроены весьма материалистически и давно перестали поклоняться богам и приносить им жертвы, хотя всегда упоминали о них с несколько отстраненным уважением и никогда не богохульствовали. Эйбон выяснил также, что слова «икхуи длосх одхклонкх» принадлежали языку, на котором боги общались между собой и который бхлемфроймы успели забыть. Однако язык этот по-прежнему изучало соседнее племя, йдхимы, которые традиционно продолжали почитать бога Хзиулкуоигмнзхаха и его родню.
Бхлемфроймы же были сугубо практичной расой и интересов имели мало: они выращивали многочисленные сорта съедобных грибов, разводили гигантских сороконожек, а еще плодились и размножались. Последнее, как открылось Эйбону и Морги, они проделывали весьма необычным способом: бхлемфроймы были существами двуполыми, но лишь одной женщине на поколение доверялась честь произвести на свет потомство; именно эта женщина, поглотив достаточное количество особого вида грибов, вырастала до гигантских размеров и становилась матерью нового поколения.
Когда гиперборейцы успели обвыкнуться с жизнью и обычаями племени, им оказали великую честь, позволив увидеть будущую мать народа. Звали ее Дйхенкуомх, и после многолетней, специально разработанной диеты она наконец достигла требуемых размеров. Неудивительно, что будущая мать народа занимала самый большой дом в столице; с утра до вечера она неустанно поглощала чудовищное количество еды. Колдун и дознаватель были поражены, если не сказать ошеломлены необъятностью ее внушительных, как гора, чар и их весьма оригинальным устройством. Им сказали, что отец (или отцы) будущего поколения еще не выбраны.
То, что головы у гиперборейцев не составляли с торсом единое целое, неизменно вызывало у их радушных хозяев живейший биологический интерес. Как выяснилось, изначально бхлемфроймы не были безголовыми, но достигли нынешнего состояния в процессе медленной эволюции, в результате которой голова древнего бхлемфройма была совершенно поглощена туловищем. Однако, в отличие от большинства людей, бхлемфроймы не воспринимали ступень развития, на которой в настоящее время находились, бездумно, как нечто само собой разумеющееся. Безголовость оставалась неизбывным источником национальной скорби; они оплакивали то, что было отнято у них природой, и появление Эйбона и Морги, которые выглядели идеальными экземплярами цефалической эволюции, обострило их евгеническую печаль.