Из этого несложно заключить, что вурмы были туземцами, ведущими род от некоей отвратительной расы. Говорили, что Книгатин Зхаум относится к еще более древнему роду, будучи наследником по материнской линии нечеловеческого божества Цатоггуа, которому повсеместно поклонялись в дикие времена. Были и те, кто шептался о еще более удивительной крови (если ее можно назвать кровью) и внушающем ужас родстве с темным протейским отродьем, что вместе с Цатоггуа явилось из древних миров и внешних измерений, коим отличная от человеческой физиология и геометрия определили иной путь развития. Считалось, что благодаря этому всеобъемлющему смешению рас тело Книгатина Зхаума, в отличие от волосатых бурых тел его соплеменников, было безволосым от макушки до пят, к тому же покрыто черными и желтыми пятнами; даже среди своих он славился лютой жестокостью и хитростью.
Долгое время этот омерзительный преступник был для меня всего лишь именем, но вскоре я неизбежно начал подумывать о нем с профессиональным интересом. Многие верили, что никакое оружие его не возьмет; болтали, что неким невообразимым способом он может сбежать из любого подземелья, стены которого непроницаемы для смертных. Разумеется, я пропускал эту болтовню мимо ушей, ибо за всю карьеру не встречал никого, кто обладал бы подобными способностями, а темные суеверия толпы можно сбросить со счетов.
Изо дня в день, несмотря на мою занятость — ибо я ревностно исполнял свою службу, — до моих ушей доходили новые слухи о его бесчинствах. Казалось бы, родные горы, а также холмистые плодородные равнины и многонаселенные города окрест этих гор предоставляли обширное поле деятельности для его злодеяний, но негодяю было мало. Его вылазки становились все наглее, охватывая все более отдаленные территории, пока однажды преступник не явился бесчинствовать в деревню, которая из-за близости к Коммориому вполне могла считаться его пригородом. Там со своей мерзкой бандой Книгатин Зхаум совершил множество неописуемых жестокостей и, пленив жителей, о чьей злосчастной судьбе можно было только гадать, вернулся в свои пещеры за стеклянными склонами Эйглофианских гор, прежде чем на место преступления явились представители закона.
Именно это дерзкое нападение заставило закон в полной мере проявить свою власть и всерьез заняться Книгатином Зхаумом и его бандой. До сих пор их злодеяния были отданы на откуп местных властей — теперь же оказались под пристальным вниманием безжалостных блюстителей порядка из самого Коммориома. Все перемещения преступника отслеживались, города, на которые он мог напасть, тщательно охранялись, и повсюду были расставлены засады.
Однако даже потом Книгатину Зхауму месяц за месяцем удавалось избегать поимки; он продолжал устраивать удаленные вылазки с пугающей частотой. В конце концов почти случайно — или, возможно, вследствие его собственного безрассудства — он был пойман среди бела дня на большой дороге неподалеку от городских окраин. Вопреки ожиданиям преступник, прославленный свирепостью, не оказал никакого сопротивления и, обнаружив, что окружен лучниками и копейщиками, одарил их кривой и загадочной улыбкой, которая еще много ночей тревожила сон тех, кто при сем присутствовал.
Никто не мог объяснить, почему он был один и почему не удалось тогда же или впоследствии схватить никого из его сотоварищей. Тем не менее известие о его поимке было встречено в Коммориоме ликованием; все без исключения желали лицезреть прославленного преступника. Что уж говорить обо мне, ведь в свое время именно мне предстояло достойным образом его обезглавить.
Наслушавшись страшных историй, о которых я упоминал, я ожидал увидеть перед собой поистине выдающегося злодея. Но даже при первом взгляде, когда преступника вели сквозь беснующуюся толпу, Книгатин Зхаум превзошел мои самые зловещие ожидания. Обнаженный до пояса, он был облачен в шкуру какого-то длинношерстого зверя, грязными клочьями свисавшую до колен. Впрочем, это мелочи в сравнении с теми чертами его облика, которые вызвали у меня омерзение, смешанное с неподдельным изумлением. Его конечности, торс, черты лица внешне напоминали обычного туземца, и даже с полным отсутствием на его теле волос — в таком виде он отдаленно напоминал богохульную карикатуру на бритого священнослужителя — можно было смириться; и даже крупные бесформенные пятна, словно у громадного боа, можно было отнести к причудам пигментации. Вовсе не это, а какая-то омерзительная пластичность и волнообразная гибкость, заставлявшая предположить, что его позвоночник и внутренности устроены не так, как у обычных людей, а скорее как у змеи — можно было подумать, что у него отсутствовал костный каркас, — понуждали меня смотреть на пленника и предстоящую мне по долгу службы задачу с невыразимым омерзением. Он не шел, а скользил; его сочленения — расположение коленей, бедер, локтей и плеч — казались произвольными и искусственными. Чувствовалось, что его внешнее сходство с человеком — не более чем уступка анатомическим условностям; что его телесный облик в любой момент легко может измениться, приняв неслыханные очертания и неведомые измерения, какие встречаются в иных галактиках. Сказать по правде, теперь я готов был поверить жутким россказням о его предках. И равно с ужасом и любопытством гадал, что́ явит удар правосудия, что за зловонной гной вместо благородной крови осквернит беспристрастный меч.