Торсе казалось, что он с головокружительной скоростью погружается в глубокую пропасть вместе с безграничным хаосом гонимых снегов. Он падал, и воздух вокруг становился прозрачнее, словно Торса завис над отступающей, утихающей снежной бурей. Он был один в тихом, погребальном, беззвездном небе, точно в катафалке умирающего мира; с устрашающей, головокружительной высоты видел он тусклый блеск земных просторов, от края до края покрытых ледником. Снежинки таяли в мертвом воздухе; обжигающий холод, подобный дыханию вечного эфира, окутал Торсу.
Все это он увидел и почувствовал за одно бесконечное мгновение. Затем с быстротой метеора возобновил падение к скованному льдом континенту. И подобно яростному пламени метеора, его сознание тускнело и гасло, пока он снижался.
Полудикие горцы видели, как Торса исчез в таинственной снежной буре, налетевшей из Полариона. Когда буря утихла, он лежал на леднике. Горцы выхаживали его, грубо, как умели, дивясь белой отметине, что огненным клеймом отпечаталась на его смуглом загорелом лбу. Плоть была сильно обожжена, а по форме отметина напоминала губы. Горцам было невдомек, что это след от поцелуя Белой сивиллы.
Медленно, отчасти к Торсе возвратилась былая сила. Но с тех пор его сознание словно окутывал размытый полумрак, подобный слепому пятну в глазах, узревших невыносимый свет. Поэту больше не суждено было увидеть сивиллу; не суждено вспомнить все, что случилось с ним или привиделось ему, когда он лежал без сознания у печального порога Полариона. И все же это воспоминание — смутное, рассеянное, обрывочное — было сильнее, чем память о тысяче солнц посреди великой тьмы, в которой ему суждено было закончить свои дни.
Медленно, отчасти к Торсе возвратилась былая сила. Но с тех пор его сознание словно окутывал размытый полумрак, подобный слепому пятну в глазах, узревших невыносимый свет.
Среди тех, кто ухаживал за ним, была бледная дева, недурная собой, и во тьме, что заволокла его, Торса принимал эту деву за сивиллу. Звали ее Илларой, и в заблуждении своем Торса отдал деве сердце; забыв о родне и друзьях в Кернготе, поэт поселился среди горцев, взял в жены Иллару и сочинял песни для маленького племени. Торса был почти счастлив, веря, что сивилла вернулась к нему; Иллара тоже не жаловалась — она была не единственной смертной женщиной, чей возлюбленный хранил верность божественной иллюзии.
Семь заклятий[29]
Лорд Ралибар Вуз, верховный судья Коммориома и четвероюродный брат царя Хомкуата, в сопровождении двадцати шести самых храбрых слуг охотился на дичь, которая в избытке водилась в черных Эйглофианских горах. Оставляя охотникам-любителям больших ленивцев и летучих мышей-вампиров, обитающих в близлежащих джунглях, а равно мелких, но зловредных динозавров, Ралибар Вуз со товарищи стремительным однодневным маршем преодолел расстояние между столицей Гипербореи и целью своего похода. Ровные утесы и суровые валы Вурмисадрета, самой высокой из Эйглофианских гор, нависли над ними, средь бела дня заслоняя опаленными вершинами солнце и полностью скрыв от глаз великолепный закат. Охотники провели ночь под нижними утесами, выставив стражу, подкидывая в костер сухие ветви криптомерии и вслушиваясь в собачий скулеж диких недочеловеков вурмов[30], в честь которых назвали гору. Слышали они и рев альпийских катоблепасов[31], преследуемых вурмами, и дикий рык саблезубого тигра, на которого напали и повалили на землю; Ралибар Вуз счел, что звуки предвещают хорошую охоту.
Он и его люди поднялись рано и, позавтракав сушеной медвежатиной и запив ее кислым красным вином, известным бодрящими свойствами, не мешкая начали подъем в гору, чьи верхние утесы испещрены были полыми пещерами, в которых обитали вурмы. Ралибару Вузу уже доводилось охотиться на этих тварей, и стены одной из комнат его дома в Коммориоме были завешаны их толстыми лохматыми шкурами. Вурмы считались самыми грозными представителями гиперборейской фауны; даже просто подняться на Вурмисадрет, не наткнувшись на ее обитателей, было деянием, сопряженным с немалой опасностью, но Ралибара Вуза, имевшего вкус к рискованным авантюрам, банальное давно не соблазняло.
30
Некоторые подробности, касающиеся вурмов, приводятся также в рассказе «Признания Атаммая» (Смит К. Э. Вино из Атлантиды. Фантазии, кошмары и миражи); в частности, из их племени (а также, по некоторым версиям, от Цатоггуа) происходит фигурирующий в «Признаниях» загадочный и крайне опасный персонаж Книгатин Зхаум, чьими стараниями и осуществилось пророчество Белой сивиллы о судьбе Коммориома
31
Катоблепас — мифическое существо (вероятно, неким образом переосмысленная антилопа гну), фигурирующее, в частности, у Плиния Старшего («Естественная история», кн. VIII, гл. 21). У катоблепаса тело буйвола и кабанья голова, которую он никогда не поднимает, а от его взгляда или дыхания умирают или превращаются в камень все, включая прочих катоблепасов или его самого, если он увидит свое отражение. Катоблепас фигурирует в ряде фантастических текстов, в том числе в «Книге вымышленных существ» («El libro de los seres imaginarios», 1954, 1967–1969) Хорхе Луиса Борхеса и Марии Герреро.