— Я разрешу тебе оставить кольчугу и шлем, — промолвил колдун после этой процедуры. — Иначе, боюсь, ты не доберешься до Цатоггуа в том состоянии телесной цельности, которое необходимо для жертвоприношения. Зубы и когти вурмов остры, равно как и их аппетит.
Бормоча что-то невразумительное, Эздагор принялся тушить трехцветный огонь смесью пыли и крови из неглубокой медной миски. Не удостоив охотника прощальным напутствием или повелением удалиться, колдун повернулся к нему спиной, криво махнув рукой птице Рафтонтису. Расправив сумрачные крылья и щелкнув пилообразным клювом, та покинула насест и зависла в воздухе, злобно косясь тлеющим угольком глаза на Ралибара Вуза. Затем, не отворачивая змеиной шеи и сохраняя бдительное выражение, полетела между лавовыми хребтами к пирамидальному конусу горы Вурмисадрет; Ралибар Вуз, повинуясь принуждению равно непостижимому и неодолимому, последовал за ней.
Похоже, демоническая птица знала все повороты зачарованного лабиринта, которым окружил свое жилище колдун, ибо вывела оттуда охотника, почти не плутая. По дороге Ралибар Вуз слышал далекие крики своих людей, но его собственный голос был тонок, словно писк летучей мыши. Вскоре он оказался высоко на склоне, у подножия изрытого пещерами горного уступа. Ему еще не случалось бывать с этой стороны горы.
Рафтонтис поднялся к нижней пещере и парил у входа, пока охотник с риском для жизни пробирался между грудами обглоданных костей, кремнями и прочим не заслуживающим упоминания хламом, который выбросили вурмы. Эти отвратительные жестокие дикари, высунув омерзительные физиономии из темных отверстий пещер, приветствовали продвижение Ралибара Вуза свирепым воем и неисчерпаемыми запасами мусора. Впрочем, Рафтонтиса они не трогали и, казалось, изо всех сил старались в него не попасть, а когда Ралибар Вуз приблизился к нижней пещере, широкие крылья парившей впереди птицы заметно мешали дикарям целиться.
Отчасти благодаря этому охотнику удалось добраться до входа в пещеру, избежав серьезного вреда здоровью. Отверстие оказалось довольно узким; Рафтонтис налетел на вурмов с раскрытым клювом, отогнав их вглубь пещеры, пока Ралибар Вуз закреплял позиции на пороге. Некоторые вурмы, впрочем, пали ниц, уступая дорогу птице, а когда она пролетела мимо, вскочили и атаковали Ралибара Вуза, вступившего в смрадную тьму их жилища. Они передвигались на полусогнутых, огрызаясь, словно псы, а их косматые гривы доходили им до колен; они царапали охотника крюкообразными когтями, но когти застревали в звеньях его кольчуги.
Повинуясь заклятию, безоружный Ралибар Вуз сражался с ними, колотя по омерзительным физиономиям латной перчаткой с подлинным ожесточением, далеким от охотничьего азарта. Он слышал, как трещат когти и зубы вурмов, ломаясь о звенья его кольчуги, однако по мере того, как он продвигался вглубь пещеры, место выбывших из строя занимали другие; их самки бросались ему под ноги, точно змеи, а детеныши, еще не успевшие отрастить клыки, мусолили его лодыжки беззубыми челюстями.
Впереди Ралибар Вуз слышал хлопанье крыльев Рафтонтиса и резкие крики — наполовину шипение, наполовину карканье, — которые птица то и дело издавала. Тьма душила Ралибара Вуза тысячей смрадных запахов, ноги оскальзывались в крови и грязи. Однако вскоре вурмы отстали. Пещера шла под уклон; теперь к вони примешивались едкие неорганические запахи.
Спускаясь на ощупь по крутому склону сквозь непроглядную тьму, спустя некоторое время Ралибар Вуз оказался в подземном зале, где было не темно и не светло. Каменные арки подсвечивались какими-то скрытыми лунами. Мимо обрывистых гротов, вдоль бездонных ущелий Рафтонтис вел его в подземный мир под горой Вурмисадрет. Все вокруг было залито мутным искусственным светом, источника которого Ралибар Вуз не находил. Крылья, слишком широкие для летучей мыши, скользили над его головой; порой во мраке пещер мелькали громадные тени, напоминавшие бегемотов и гигантских рептилий, какие топтали Землю в доисторические времена, но в полумраке он не мог разглядеть, были это живые существа или каменные изваяния.
Сильно было заклятие, наложенное на Ралибара Вуза; его страх притупился, и теперь он ощущал только ошеломленное изумление. Воля его и мысли отныне как будто принадлежали не ему, а другому человеку. Охотник брел к неизвестному, но неминуемому концу по темному, но предначертанному пути.