Тщетно, ибо мысли не слушались его, колдун пытался вспомнить заклятие против духов с севера. Но тут внезапно ветер стих, и в доме воцарилась мертвая тишина. Ледяной сквозняк больше не задувал, лампа и смоляные дрова горели ровно, и слабое тепло медленно вернулось в продрогшие кости Эвага.
Некоторое время спустя колдун заметил за окнами свет, будто запоздалая луна просияла над скалами, но ему ли было не знать, что в небе должен висеть тонкий полумесяц, который ныне скрывается за горизонтом с наступлением ночи. Казалось, что свет просиял с севера, бледный и студеный, словно ледяной огонь; приблизившись к окну, колдун увидел луч, что пересекал море, исходя из невидимого полюса. В его свете скалы были белее мрамора, песок — белее морской соли, а хижины рыбаков напоминали белые гробницы. Луч проник в огороженный сад Эвага, и листва на ветках побелела, а соцветия превратились в снежные розы. Луч падал на стены нижнего этажа башни, однако стены верхнего, откуда смотрел в окно колдун, оставались в тени.
Колдун решил, что луч исходит из белого облака, что повисло над морским горизонтом, или от бледного пика, который взмыл в небеса среди ночи, но уверен не был. Пик поднимался все выше, по-прежнему не касаясь, впрочем, окна Эвага. Тщетно размышлял колдун об этой загадке, но вскоре его размышления прервал нежный голос. На неведомом языке колдовской этот голос пропел сонное заклинание, и Эваг поддался чарам; и на него опустилось оцепенение, что одолевает уставшего стража в снегу.
Очнувшись на рассвете, Эваг одеревенело поднялся с пола, и перед ним предстало удивительное зрелище. Ибо — о чудо! — в гавани возвышался айсберг, подобного которому не встречалось ни одному судну, ходившему на север, и о котором не упоминалось ни в одной из легенд туманных островов Гипербореи. Айсберг заполнял широкую гавань от берега до берега; нагромождение откосов и многоярусных ущелий вздымалось на невообразимую высоту; вершины, точно башни, врывались в зенит над домом Эвага. Айсберг был выше ужасной горы Ахоравомас, что извергает реки пламени и жидкой породы, которые текут через Чо Вулпаноми и впадают в южное море; выше, чем гора Ярак на северном полюсе; с вершины айсберга на море и сушу падало бледное сияние. Смертоносным и ужасным было то сияние, и Эваг знал, что это его он видел из окна среди ночи.
От мороза колдун еле дышал, а хладный свет, исходивший от айсберга, обжигал глазные яблоки. И все же Эваг заметил одну странность: луч света падал по косой, аккуратно обходя стены его дома; и сейчас свет не касался стен на первом этаже, где спали Ратха и Ахилидис; и над домом не было ничего, кроме лучей рассветного солнца и утренних теней.
Колдун опустил глаза и увидел на пляже обугленные остатки выброшенной на берег галеры и белые трупы, которые не горели в огне. А на песке и вдоль скал неподвижно лежали, сидели, стояли рыбаки, как будто вышли из укрытий посмотреть на бледный луч и впали в зачарованный сон. Берег и сад до самого порога башни покрывал толстый слой инея.
И снова Эваг вспомнил слова Литха; одолеваемый дурными предчувствиями, он спустился на первый этаж. И там, у северных окон, юный Ратха и старуха Ахилидис, обратив лица к световому лучу, стояли неподвижно, с широко раскрытыми глазами и бледным ужасом во взоре; белая смерть, догнавшая гребцов, добралась и до них. Эваг хотел подойти к ним, но был остановлен пронизывающим холодом, что исходил от мертвых тел.
Зная, что чары его бессильны против этой напасти, колдун бросился бы из дома куда глаза глядят, но успел сообразить, что погибель несет луч айсберга и выход за дверь означает немедленную смерть. Еще Эваг понял, что из всех прибрежных жителей уцелел только он один. О причине колдун не догадывался и в конце концов решил запастись терпением и достойно принять неизбежное.
Вернувшись в свои покои, он принялся вызывать духов. Но его фамильяры ушли еще ночью, оставив свои посты; и ни одна душа, ни человеческая, ни демоническая, не ответила на его призывы. Ни один доступный колдуну способ не годился, чтобы выяснить, откуда взялся этот айсберг, и не было ни малейшего намека на разгадку его тайны.
Продолжая трудиться над бесполезными заклинаниями, Эваг внезапно ощутил на лице дуновение ветра, но то был не воздух, а какая-то тонкая стихия, холодная, как лунный эфир. Дыхание с невыразимой болью вышибло из груди, и колдун рухнул на пол в подобии обморока, близком к смерти. Сознания он не терял, поэтому смутно слышал голоса, произносящие незнакомые заклинания. Прикосновение невидимых перстов опалило его леденящей болью; вокруг вспыхивало и гасло холодное сияние, словно морской прилив накатывал, отступал и снова накатывал на берег. Это сияние невыносимо терзало все его чувства, но разгоралось оно медленно, промежутки между вспышками укорачивались, и вскоре глаза и плоть привыкли к нему. Теперь свет от айсберга лился прямо в северные окна; колдуну казалось, что на него смотрит громадное око. Он хотел встать, чтобы встретить его взгляд, но странное оцепенение сковало его, словно паралич.