Сражающиеся не стояли на одном месте, но метались по всему плоту: наталкивались на мачту, кружили около пустых бочек, наступали на разбросанные кругом кости. Зрители расступались, когда они приближались, проворно прыгая из стороны в сторону. Подмостки, на которых разыгрывалась эта страшная драма, непрестанно качались: не помогал ни балласт — пропитанные водой бимсы, ни пустые бочки, служившие поплавками.
Вскоре стало видно, что в этом состязании сдаст Легро. Француз не только уступал своему врагу-островитянину в мускульной силе, но и в состязании на выносливость все равно он оказался бы побежденным.
Зато Легро был хитрее ирландца, и в этот критический момент он прибегнул к одной уловке.
Кружа по плоту, француз прижал голову к правому рукаву куртки О'Гормана; рукав плотно охватывал запястье ирландца и касался кисти, в которой тот держал свой грозный нож. Вдруг Легро, едва не свихнув шею, ухватил зубами этот рукав и изо всей силы вцепился в него своими мощными челюстями. В мгновение ока его левая рука скользнула к правой; нож молниеносно переброшен из одной руки в другую; еще миг — и лезвие сверкнуло, угрожая пронзить грудь противника.
Казалось, судьба О'Гормана решена. Обе руки его были скованы — как же избегнуть удара?
Зрители молча, затаив дыхание ждали его неминуемой гибели. Но они и вскрикнуть не успели, как, к великому удивлению, увидели, что ирландец ускользнул от опасности.
К его счастью, сукно матросской куртки оказалось далеко не первосортным. Материя даже новая и то была плоховата, ну а теперь, после долгой и небрежной носки, она почти расползлась. Поэтому, когда О'Горман отчаянно рванулся, он высвободил руку из челюстей своего врага, оставив в зубах француза всего лишь лоскут.
Внезапно все переменилось: теперь перевес был на стороне ирландца. Не только его правая рука была снова свободна, но и левой он все еще держал своего соперника, сковывая его движения. Легро же мог действовать только левой, а это ставило его в крайне невыгодное положение.
Сразу смолкли крики, которыми сторонники француза только что собрались приветствовать его победу, казавшуюся несомненной. И борьба снова продолжалась в молчании.
Еще несколько секунд длился бой, пока не завершился совершенно неожиданно для всех.
Вне всякого сомнения, победителем вышел бы О'Горман, если бы схватка окончилась, как все и предполагали, смертью одного из бойцов. Случилось, однако, так, что никто не пал в этом кровавом поединке. Судьба хранила обоих, хотя для иной, но столь же страшной кончины, а одному из них суждено было погибнуть смертью вдесятеро ужаснее.
Как я уже говорил, счастье улыбнулось ирландцу. Он понял это и не замедлил воспользоваться своим преимуществом.
Все еще крепко сжимая кисть Легро, он действовал правой рукой с такой силой, которая, казалось, должна была решить исход борьбы; француз же, защищаясь левой, мог оказывать только слабое сопротивление, не в силах ни наносить, ни парировать удары.
Клинки врагов сталкиваются все чаще и чаще; еще несколько выпадов, но пока никто не ранен. Впрочем, этот безрезультатный бой длился недолго. Кончилось тем, что ирландец одним ловким ударом всадил лезвие врагу а ладонь, пронзив ему насквозь пальцы, ухватившиеся за нож.
Оружие выпало из разжавшейся руки и, пройдя сквозь щели в бревнах, пошло ко дну.
Вопль отчаяния вырвался у француза, когда он увидел занесенный над ним нож.
Но удар, грозивший ему, повис в воздухе. Прежде чем враг собрался его нанести, ему помешали. Кто-то из зрителей схватил поднятую руку ирландца и закричал громким голосом:
— Не убивай его! Нам не придется его съесть! Гляди туда!.. Спасены, спасены!
Глава LXXIV. ОГОНЬ!
С этими странными словами матрос, так неожиданно прервавший смертный поединок, протянул руку в морскую даль, словно указывая на что-то, замеченное им на горизонте.
Взоры всех тотчас же устремились в ту сторону. Магическое слово «спасены» поразило не только зрителей, но и актеров внезапно оборвавшейся трагедии. Сладостный звук этого слова укротил злобу в их сердцах. Ирландец, который, подобно большинству своих соотечественников, был вспыльчив от рождения и загорался легко — «как огниво от искры», — мгновенно остыл.
Он не вырвал у матроса руку, поднятую для удара: она ослабела; пальцы, которыми он крепко сжимал горло противника, разжались. И француз, очутившись на свободе, смог беспрепятственно отступить с поля боя.
Вместе с остальными О'Горман обернулся и стоял, всматриваясь в даль, туда, где кто-то увидел спасение для них всех.
— Что это там? — воскликнули, как один, несколько матросов. — Неужели земля?