Александр Трапезников
Затерянные в Полынье
Часть первая. В очередь за страхом
Глава 1. Мечи и манускрипты
Мне казалось, что весь дом, от подвала до чердака, состоит из разного хлама. Дед, наверное, тащил сюда все, что попадалось под руку. Скрипучие половицы аккомпанировали моим размышлениям и розыскам.
Я обнаружил множество пустых пузырьков и флакончиков, хомут для лошади, несколько мотков пряжи, сломанную удочку, металлический сейф с дыркой на месте замка, ковбойскую шляпу, уродливые гипсовые маски, массу рваных рубашек, старинные часы с кукушкой, кипы обгрызенных мышами книг, мольберт и десяток портретов в рамках.
В поисках меня сопровождал молодой кот, этакий кошачий отмороженный тинейджер, встретившийся мне на пороге дома, проворный, наглый и хитрый. Вылакав из миски привезенное мной молоко, он бродил следом, думая, что теперь ему, наверное, перепадет и нечто мясное. И я, делать нечего, поделился с ним своим бутербродом. Прогонять усатого разбойника я не стал, посчитав, не без оснований, что этот кот принадлежал моему деду и был, очевидно, свидетелем последних дней его жизни.
Самым любопытным из всего, что я обнаружил, была стопка тетрадок в коленкоровых переплетах, примостившихся под лестницей в подвал. Я вынес их на застекленную веранду, уселся в кресло-качалку, стряхнув пыль, и стал разбирать бумаги. Архив деда, так я понял. Кот лег на часть тетрадок, словно верный сторож, и поцарапал их когтями.
– Чуешь, крысолов, запах деда? – спросил я. – Как же тебя зовут? А-а, неважно… Крысом и будешь.
Возражений не последовало. Кот, довольный тем, что получил новое (или вообще первое?) имя, заурчал. Да, тетрадки, несомненно, принадлежали моему почившему в бозе предку. Я помнил его заковыристый, с мелкими завитушками почерк – по тем письмам, которые хранились в нашей семье. Правда, их редко кто перечитывал. Да и сохранились-то чудом, все не было времени выбросить на помойку.
А теперь я начал осторожно и даже не без интереса листать эти ветхие манускрипты с выцветшими от времени чернилами, словно отдавая дань памяти «горячо любимому» деду. Но очень скоро утомился. Они представляли собой сборник каких-то совершенно идиотских рецептов, которые были бы уместны в Средние века, нежели в наши дни, лета две тысячи тринадцатого года от Рождества Христова.
Назывались колдовские снадобья по-разному, но не менее забавно и вычурно, чем само их содержание. Например: «Как вдруг увидеть приятный и вещий сон в бессонную ночь», или «Как враз и с ходу получить фортуну в любовной битве», или «Как оградить себя от конфузии где-либо», или «Как омолодить тело и сердце, сохранив разум», или «Как правильно смотреть сквозь стены» и прочая дребедень. А были и вовсе несуразные, вроде: «Как выйти сухим из воды, не окаменев при этом», или «Как жить, если не живется». Сплошные «как», состряпанные на постном масле и пустой ерунде. Да и сами «рецепты» к тому же были тщательно зашифрованы.
Вот, скажем, после заголовка «Как удручить неприятного гостя до коликов и поноса» шло: «Возьмите три дольки кр., одну чайную ложку пр., потом л. и м., см., под., на е., два ч., выл., вып., см., драже, ор., не б. Все. Уйдет, убеж. даж. Штаны потеряет. Записано со слов бабки Марьи из Костромской губернии». Я незлобиво посмеялся над этой бабкой Марьей и чудачеством своего деда, который, оказывается, занимался подобной чепухой чуть ли не всю свою сознательную жизнь. И это стало для меня откровением.
Нет, я знал, что дед был неплохим костоправом, лекарем-самоучкой: успешно вправлял больным сместившиеся позвонки. К нему даже приезжали корреспонденты, как к специалисту по народной терапии, правда, почему-то в основном из «желтой прессы». Профессиональные врачи и ученые на него внимания не обращали. Да и он сам к официальной медицине относился ядовито и сурово.
Однако к нему, как я слышал, ездили настоящие страдальцы из Москвы, Санкт-Петербурга и других городов и весей. Знал я и то, что себя дед считал чуть ли не колдуном, обладателем некой огромной магической силы, а мы в семье лишь добродушно поддакивали ему, когда он приезжал в гости.
Магия его перед нами в принципе никак не проявлялась. Не демонстрировалась. Напротив даже, в житейских делах он постоянно попадал впросак. Но, может быть, так случалось только в Москве, в мегаполисе? То он кошелек с деньгами терял, то сумку с продуктами забывал в супермаркете, а то его колотили какие-то пьяные придурки. Куда же в эти моменты его волшебная сила девалась?
В сущности, он был неплохим, веселым и компанейским стариканом, хотя помнил я его довольно смутно. Последние двадцать лет он жил отдельно от нас, приобретя этот дом в поселке со странным названием Полынья. Километрах в двухстах от Москвы. Мне было девять лет, когда он уехал. Потом виделись только изредка, по мере моего взросления. А последний раз дед появился в столице в начале двадцать первого века. И явился без предупреждения, с оказией, как из века девятнадцатого.