— Куда?
— Как куда? Конечно, кататься в грозу!
— Как ты про грозу-то узнала?..
Ему пришлось забираться на спину высоченного жеребца гораздо менее элегантно: без седла и стремян эта задача оказалась не из простых. Бялка протянула руку помощи, но он отказался и упрямо вскарабкался на круп, хоть и не с первой попытки, но своими силами.
— Почувствовала. У нас же теперь одна душа на двоих, — девушка пощекотала шею коня, и он с места рванул в галоп.
— А мозги в чьем теле находятся, в твоем или в моем?! — прокричал он ей в ухо, жмурясь от ветра и замирая от восхитительной скачки.
— Я их оставляю тебе! — рассмеялась она в ответ. Ее лохматая грива перемешивалась с конской. — Тебе — ум, мне — мудрость, все по-честному!..
— Значит, ты от меня никогда-никогда не отлипнешь?
— Никогда! Но ведь это хорошо, разве нет?..
— Да! Только странно…
И началась гроза — именно такая, о какой он мечтал. Дождевые плети застилали все вокруг, лишь громады домов смутно проступали в серой пелене. Молнии вспыхивали каждые две секунды, раскаты грома рвали барабанные перепонки. Бялка хохотала, размахивая руками, а он крепко держал ее, чтобы, не дай бог, не соскользнула от бешеной скачки вниз, под копыта. И он понимал, что отныне так будет всегда: она впереди, шальная и хохочущая, а он сзади, оберегая и защищая. Или наоборот — по сути, это не важно. И это и впрямь хорошо, хоть и странно, и для понимания недоступно — можно лишь принять…
А потом они сидели на 'Ваське', на берегу извилистой и маленькой речки Смоленки. На другом берегу высились замшелые надгробья Армянского кладбища. Усталый конь, подергивая ушами и настороженно втягивая мягким носом пропитанный влагой воздух, отыскивал зеленые ворсинки травы под опавшей листвой. Бялка рассказывала о себе, о том, как сошла с ума…
— …Я ведь и вправду безумной была. Это я здесь и сейчас исцелилась. А когда бродила по городу до вечного сентября, то и дело всякие лица мерещились — то страшные и клыкастые, то нереально прекрасные. Я разговаривала с ними, с кем-то дружила, с кем-то дралась… Меня на Пряжку забирали, два раза, но, правда, долго не держали: я ведь была не буйная, не социально-опасная, да и платить за дорогие лекарства было некому. Увидел бы ты меня — когда я только-только оттуда вышла! Или позже, когда по подвалам и чердакам обитала: бомжиха самая натуральная… Хорошо, что мы в те дни с тобой не встретились! Я бы сразу узнала, даже безумная, а вот тебя просто передернуло бы от моего вида. И я бы с горя умерла. Нет, не повесилась и не утопилась, а просто легла бы, свернувшись калачиком, мордой к стенке, и умерла.
— Меня бы не передернуло.
— Передернуло, точно тебе говорю! Противно бы стало до жути.
— Хорошего же ты обо мне мнения! — Волк развернул ее лицом к себе, чтобы глаза в глаза. — Жалко, что я не могу ту твою прошлую боль забрать себе.
— А мне она не мешает вовсе. Хотя, если хочешь — забирай. Ты все можешь. Только давай баш на баш: я тебе свою, а ты мне свою. Договорились?
— Это не равноценный обмен: ты отдашь мне слишком много, а я тебе непростительно мало. Моя жизнь ведь была вполне сносной.
— Почему была? Она есть, она длится, и будет длиться, я думаю, еще очень долго. Расскажи что-нибудь! — без перехода попросила она, совсем другим голосом, без намека на беспечность. — Знаешь, мне страшно. Все думают, что я знаю и понимаю, что творится, а мне то и дело кажется, что вдруг проснусь, открою глаза — и ничего этого вокруг нет: и тебя нет, и Питера живого рядом. И я опять одна. И что я тогда делать буду?..
Он обнял ее и привлек к себе. Сейчас, под теплым моросящим дождем с нее словно смыло всю смелость и мудрость. Она была заблудившимся одиноким ребенком. И только в этот миг, наверное, он совершенно отчетливо понял, что нужен ей так же сильно, как и она ему.
— Что ты хочешь, чтобы я рассказал?
— Сказку. Но только реальную, из твоей жизни.
— Хорошо. Я расскажу тебе одну из сказок своей жизни, только ты не верь ей, ладно? Жил-был один человек, и был у него мальчик — зашел как-то переночевать и остался на год. (Уходил он потом тяжело и обиженно, но это уже другая история.) И вот однажды этот мальчик привел домой девочку. Она была маленькая, лет 14-ти, и грязная. Когда они ее отмыли, она рассказала, что сбежала из детдома и возвращаться ей некуда. Конечно, они ее оставили. Она стала им вроде сестренки-дочки. Потом она стала пропадать — на два, на три дня. Правда, всегда возвращалась. Однажды она подкараулила того человека в подъезде, когда он возвращался домой, и предложила себя за триста рублей. Объяснила, что давно на наркоте сидит и таким образом зарабатывает себе на дозу (когда пропадает). Он сказал, что будет давать ей деньги, каждый день, только чтобы на панель она больше не ходила. Она согласилась. Мальчику решили ничего не рассказывать. А спустя несколько недель она не выдержала, разревелась и сказала им обоим, что не может так больше и просит, чтобы они помогли ей из этого дерьма выкарабкаться. И мы, то есть они, конечно, — вытянули ее. Трое суток за руку по очереди держали. И зажили потом как одна семья: на аттракционах катались, в аквапарке плавали, хорошие книжки друг другу вслух читали. А потом она узнала, что больна гепатитом С. И рассказала ему. И он испугался — и за себя, и за мальчика, и за гостей, что к ним в дом приходили — ведь это заразно, передается даже через посуду. И он… выгнал ее. Вернее, нет: выгнать он бы не смог, он просто поговорил с ней, и она все поняла сама. И ушла. Мальчику он не мог сказать всей правды, и тот посчитал его большей сволочью, чем он являлся на самом деле. Вот такая вот невеселая сказка.