Затем они долго шли по узкой поросшей травой тропинке. Аэций был необычайно молчалив. Он то и дело замирал, вглядываясь в просветы между деревьев и иногда улыбался – грустно и невесомо. И наконец, задумавшись особенно сильно, произнёс едва слышно: «Мы были. Мы всё-таки были. А я думал, что схожу с ума».
Дезмонд осторожно коснулся его плеча, и Аэций тут же вскинулся, возвращаясь в мир живых.
- Идём, - сказал он, и теперь его голос, напротив, дышал энергией, которой Дезмонд не слышал в нём до сих пор.
В конце концов они вышли к зданию из металла и стекла, отсвечивавшего на солнце, но от того лишь ещё более терявшемуся среди густых деревьев. Аэций приложил руку к стене, и панель перед ним отъехала в сторону.
Внутри было душно и пахло пылью. От свежести дикого леса не осталось и следа. Стены здесь были отделаны серым дымчатым кварцем. Из просторного вестибюля с двумя пустыми стойками ресепшена в разные стороны убегали пять коридоров.
Они вошли в один из коридоров, – здесь царили полумрак и прохлада. Стены были гладкими, но Дезмонд догадывался, что в них находятся такие же незаметные двери как та, сквозь которую они вошли в дом. Время от времени по обоим стенам встречались мозаичные пейзажи, изображавшие незнакомые миры.
Они прошли до конца, а когда оказались в тупике, Аэций снова приложил ладонь к стене, открывая дверь.
Перед ними оказался просторный кабинет, одинаково мало похожий на кабинеты дома Аркан и серые, аскетичные приёмные Энира Тарди. Здесь было довольно светло, хотя прямые лучи солнца и не проникали сквозь просторное окно во всю стену, рассеиваясь по пути. Напротив окна стоял огромный дубовый стол, украшенный витой резьбой, и Дезмонд тут же с удивлением подумал о том, как он мог простоять здесь столько лет. Он миновал Аэция, замершего на пороге с грустной полуулыбкой на лице и вошёл в кабинет, осматривая стены, сплошь уставленные книжными полками, некогда уютные диваны, теперь готовые превратиться в прах.
- Книги, - услышал он из-за спины, - проверь книги.
Дезмонд вытащил одну из книг, и та мгновенно рассыпалась в его руках. Улыбка замерла на губах Аэция.
- Ничего, - сказал он. – Мы напишем новые. Это жизнь.
***
Две сотни лет прошло с тех пор, как Терс Мадо вернулись в мир, который Аэций назвал Интакой. О нём не говорилось в учебниках истории и не упоминалось в дневниках, но Дезмонд понял, что прежний Орден жил именно здесь. Всё было разрушено - транспортные пути, торговые маршруты, даже связь. И все это пришлось восстанавливать.
Аэций относился к этому месту с какой-то трогательной бережностью, которая в целом редко отличала его поступки: он мог позволить вступить в орден тому, кого не взяла бы на службу ни одна армия в галактике, но в свою святая святых он пускал кого бы то ни было с неохотой и только если был уверен в них лично. Дезмонд догадывался, почему. Как он узнал из уцелевших книг и кристаллов, орден Терс Мадо освоил другие планеты едва ли не раньше, чем там появились базы Эцин. Но все миры, где когда-то обитали Терс Мадо, оказались пустынны и выжжены до тла.
Аэций боялся. Странно было применять слово страх к этому человеку, древнему как горы, и всё же Дезмонд видел абсолютно отчётливо – Аэций боится, что всё снова будет так же, как в тот раз. Он всё время стоял на распутье, между страхом быть преданным и желанием дать шанс тем, кто желает его получить. И он оттаивал постепенно, так медленно, как только может оттаивать бессмертный, тысячу лет провёдший в заключении наедине с собой.
- Я не боюсь снова оказаться в изгнании, - сказал он как-то, - я боюсь, что на этот раз не выживет никто, кроме меня.
Дезмонд не сразу решился спросить, кто же выжил в прошлый раз, потому что разговоры о прошлом всегда были для Галактиона болезненны, и Дезмонд отлично это видел. Но, в конце концов, он всё-таки задал волновавший его вопрос, и Аэций ответил:
- Не знаю. Я нашёл не всех. – потом улыбнулся и посмотрел на него. – Но одного знаю точно. И он был жив до недавних пор. Он не дождался нашей встречи совсем чуть-чуть. Его звали Эндимион.
Дезмонд вздрогнул, поражённый известием, и сразу же спросил, потому ли Аэций настолько доверился ему самому.
Аэций покачал головой.
- Нет. Ты – отдельный случай. И я расскажу тебе почему. Когда смогу подобрать слова.
Тогда же, когда они осматривали чудом выживший комплекс зданий, тонущих в хвойном лесу и, закончив осмотр, вышли на открытую террасу над морем, вопреки всему отгороженную от вертикального обрыва парапетом из белого мрамора, Дезмонд задал ещё один вопрос:
- А что стало с Орденом? Я имею в виду не… нас. Я имею в виду Эцин.
Аэций усмехнулся, подошёл к парапету и встал рядом с ним, глядя на море.
- Вряд ли их можно уничтожить.
- К Нимее они так и не пришли.
- Верно. Я думаю, они укрылись где-то. И теперь попытаются собрать новую империю под своей рукой.
- На это уйдут столетия, - заметил Дезмонд.
Аэций кивнул.
- С чего-то надо начинать.
- Ты хочешь сказать, что…
- Нет, мы не будем строить империю. Но там, наверху, множество миров, лишённых связи, разрозненных, неспособных выйти в космос. Если оставить их на участь судьбы, когда-нибудь они снова построят корабли и начнут новую войну. Впрочем, Эцин вряд ли позволят им развиваться самостоятельно. А я не хотел бы жить в мире, где их кодекс превратится во всеобщий закон. Мы построим корабли и будем искать тех, кто выжил. Ты прав, на этой уйдут века. Но нам, кажется, некуда спешить.
Дезмонд не ответил. Ему не хотелось признаваться, что план рассчитанный, должно быть, на тысячу лет, кажется ему невыполнимым. Куда проще было мечтать о том, как он разрушит империю, но строить распавшиеся связи заново оказалось куда сложней, чем отстреливать одинокие заблудившиеся корабли.
И всё же спустя две сотни лет, под влиянием Терс Мадо уже находилось около двух десятков миров. Каждый раз дело шло нелегко и с каждым годом становилось труднее.
Те, кто ещё помнил империю, не всегда были рады пустить на свою землю её врагов, однако они принимали посланцев ордена, понимая, с кем говорят. В последние же годы всё чаще встречались миры, где и вовсе былы забыты слово Карита и имя Аврора. Вечную Императрицу считали в лучшем случае легендой, а век межзвёздных полётов – детской сказкой, выдумкой стариков.
Но в каждом мире находились те, кто верил. Те, кто хотел увидеть небо. Те, кто с радостью вступал в ряды Терс Мадо.
В столовой, где сидел Дезмонд, сидело больше двух десятков человек, хотя время было слишком позднее для обеда, а большинство Терс Мадо не жило на Интаке постоянно. Дезмонда в лицо знали все, – только они с Аэцием называли себя магистрами, хотя на деле это значило немного. Не в чести был и прочий пафос, свойственный Эцин – Терс Мадо не любили называть себя адептами или служителями. Не было ни закрытых советов, ни суда, ни высшего закона. Только ученичество у старших и доверие к тем, кто пришёл в орден раньше тебя. Как-то само собой приклеилось данное им на одной из первых планет прозвище «рейнджеры». Оно неожиданно точно попало в цель – потому что главным для всех была свобода бесконечного неба и желание приносить пользу делу, которое волновало всех.
Дезмонд снова приложился к кружке и обвёл взглядом террасу, где стояли столики. Разглядывая сидевших в отдалении девушек, он упустил момент, когда за стол к нему опустился высокий рейнджер со светлыми волосами, подстриженными так же коротко, как у Аэция. Дезмонд давно заметил за Ричардом этот странный выбор и подколол его пару раз, прежде чем получил смущённое признание что да, в самом деле Ричард пытался выглядеть как старший магистр.
- Его любят девушки, - отболтался он.