Мы повиновались приказу капитана. А команда «Черного сокола» обрадовалась предстоящему празднику и отсрочке рейса. Трое, ворча от неудовольствия, из-за того что не поучаствуют в пирушке, остались на борту, хотя в этой спокойной гавани подобная бдительность была практически не нужна. Остальные, и я в том числе, вернулись на берег, принеся с собой жестяные кружки, чтобы разлить вино. Потом мы собрали груду плавника, чтобы разжечь большой костер, поймали несколько гигантских черепах и раскопали кладки их яиц, так чтобы обеспечить себя обильной и разнообразной закуской.
Я тоже принимал участие в этих приготовлениях, хотя и без особого энтузиазма. Зная мою склонность к воздержанию, капитан Двал, отдавая приказы, особенно подчеркнул, чтобы я непременно присутствовал на празднике. Однако я не ожидал ничего большего, чем грубые насмешки в мой адрес. Во время заготовки мяса черепах я не впал в кровавый экстаз, как мои спутники.
Пир начался, когда над островом сгустились сумерки. Костер из плавника переливался жуткими ведьмиными цветами – синим, зеленым и белым. Языки его взметнулись высоко к самому небу, где горсткой тлеющих красных огоньков далеко в пурпурном море умирал закат.
Вино, которое капитан и члены его команды пили из жестяных кружек, оказалось очень странным. Густое, темное, словно смешанное с кровью. Воздух был наполнен запахом языческих специй, острых, густых и нечестивых. Такой запах мог бы исходить из разрытой могилы какого-нибудь древнего императора. Кроме того, это вино вызывало странное опьянение. Те, кто пил его, становились задумчивыми и угрюмыми. Никто не пел непристойных песен, не играл, не выделывал дурацкие шутки.
Красный Барнаби пил больше других, но скорее дегустировал, пытаясь определить винтаж вина, в то время как команда пила, как на обычной пирушке. К нашему удивлению, он перестал честить нас уже после первой кружки, и больше не отдавал никаких приказов, словно не замечая нас. Он сидел, вглядываясь в догорающий закат, предаваясь неведомым мечтаниям. И на других вино действовало похожим образом. Моряки ничего не говорили, не ели, лишь иногда вставали и подходили к огромной фляге, чтобы наполнить свои кружки.
Ночь выдалась черной. За пределами света костра воцарилась тьма, хоть глаз выколи. В небе не было луны, а свет костра затмил свет звезд… Через какое-то время моряки стали вставать и развернувшись, уставились во тьму, как люди, созерцающие нечто удивительное. Они бормотали о чем-то, перебрасываясь неразборчивыми словами. Я не понимал что с ними. Единственным объяснением могло стать безумие – результат воздействия вина. Я же не мог ничего разглядеть в темноте, а единственный звук, доносившийся до меня – шорох волн, набегающих на берег.
Постепенно бормотание моряков стало громче. Они встали и направились в сторону моря, дико бормоча, как будто в бреду. Наблюдая за их поведением, я не знал что может прийти им в голову, а потому решил отойти подальше и наблюдать за происходящим со стороны. Но когда я попытался отойти, те, кто стоял рядом со мной, схватили меня и грубо остановили. Бормоча что-то невнятное, они крепко держали меня, в то время как один из них заставил меня хлебнуть из его кружки, наполненной фиолетовым вином.
Я боролся, вдвойне не желая пить это странное вино, так что большая его часть оказалась пролита. На вкус оно оказалось сладким, как жидкий мед. Подобно огню он горел в моем горле. В голове у меня стало легко, а все мои чувства пришли в беспорядок. Казалось, что я слышал, видел и чувствовал то же самое, что больной тропической лихорадкой.
Воздух вокруг из черного цветом стал напоминать призрачную кровь. Она была повсюду, а свет… Он исходил ни от огня, ни от ночных небес. Я изучал лица своих товарищей, их фигуры, которые разом лишившись теней стояли в ореолах розового свечения. А там, куда они все смотрели, темнота была подсвечена странным светом.
Безумными и безобразными были видения, открывшиеся передо мной. Волны океана больше не лизали песчаный берег. Море полностью исчезло.
«Черный сокол» исчез, и там, где были рифы, теперь поднимались мраморные стены, вспыхивая, словно рубины в лучах догорающего заката. Над ними поднимались купола языческих храмов и шпили языческих дворцов. Ниже протянулись широкие улицы и мощеные булыжникам площади, по которым волнами текли толпы. Мне казалось, что я пристально смотрю на некий древний город, который процветал на Земле в незапамятные времена. Я видел деревья его садов, раскинувшихся на террасах – садов, которые могли бы потягаться с самим раем. Прислушавшись, я услышал звон цимбал, сладкий как стенания женщин, и вой рожков, выводивших великолепные, но давно забытые мелодии и слащавое пение людей, которые справляли какой-то священный праздник.