Однако он оказался именно тем самым Брайантом, и это выяснилось в тот же вечер после ужина. Чанг только что откланялся; мисс Бринклоу занялась тибетской грамматикой; трое мужчин остались лицом к лицу за сигарами и кофе. Разговор за ужином не клеился, словоохотливый китаец несколько раз тактично поддерживал его, а теперь, когда он ушел, наступало неловкое молчание.
Барнард — редкий случай, — похоже, истощил весь свой запас анекдотов. Конвей почувствовал, что Маллинсон не в силах относиться к американцу так, будто ничего не случилось, и Барнард, видимо, что-то заподозрил. Внезапно американец отшвырнул сигару в сторону.
— Думаю, вам известно, кто я такой.
Маллинсон зарделся, как девушка, а Конвей с обычной своей невозмутимостью произнес:
— Да, мы с Маллинсоном догадываемся.
— Идиотская беспечность — надо же мне было оставить вырезки на виду…
— С кем не бывает.
— Вы так спокойно реагируете — уже кое-что.
Снова наступило молчание, которое немного погодя нарушил хриплый голос мисс Бринклоу:
— Я действительно не знаю, кто вы такой мистер Барнард, хотя с самого начала подозревала, что вы путешествуете инкогнито.
Все недоуменно уставились на нее, а она продолжала:
— Помнится, мистер Конвей сказал: «Нас всех в газетах пропечатают», а вы в ответ: «Ко мне это не относится». Я тогда и подумала, что, наверное, Барнард не настоящее ваше имя.
Возмутитель спокойствия зажег сигару и едва заметно улыбнулся.
— Мадам, — произнес он после долгой паузы. — Вы первоклассный детектив и приличное словечко подобрали — я действительно путешествую инкогнито. Умри — лучше не скажешь. А на вас, ребята, я совсем не в обиде, что вы меня вычислили. Пока никто ничего не подозревал, так бы и шло, но в этой катавасии чего мне перед вами нос задирать. Вы меня приняли как своего, и я вас не подведу. Раз уж вышло всем вместе бедовать, значит, надо помогать друг дружке. А как дальше обернется, поживем — увидим.
Слова Барнарда показались Конвею чрезвычайно разумными, и он взглянул на американца с любопытством и даже, как ни странно, с известной долей уважения. Удивительное дело: вот этот добродушный и неунывающий толстяк — международный аферист номер один. Будь он немного пообразованней, мог бы сойти за преуспевающего директора какой-нибудь приготовительной школы. За его жовиальностью угадывались следы недавних передряг, но она не была наигранной. Внешность этого человека не обманывала — он действительно был, что называется, «добрым малым» — ягненком по натуре и акулой лишь в силу своей профессии.
— Я уверен, что это самый лучший вариант, — произнес Конвей.
Барнард рассмеялся. Видимо, у него еще оставались какие-то нерастраченные запасы юмора.
— Это надо же такой фортель выкинуть! — воскликнул он, растягиваясь в кресле. — Чертова гонка через всю Европу, в Турцию, в Персию, потом в этот городишко-один домишко! Полиция следом — чуть не зацапали меня в Вене. На первых порах азарт берет, но потом нервы шалить начинают. Зато уж в Баскуле я отдышался как следует, думал, там, где революция, опасаться нечего.
— Кроме пуль, — усмехнулся Конвей.
— Точно, это меня и донимало под конец. Верьте — не верьте, трудный был выбор — оставаться в Баскуле и ждать, пока укокошат, или лететь на вашем государственном самолете, чтобы на тебя железки надели у трапа. Ни то ни другое меня не устраивало.
— Я помню.
— Вот такие дела, — снова засмеялся Барнард. — То, что план поменялся, и я нахожусь здесь, меня особенно не волнует, сами понимаете. История загадочная, чего там говорить, но лично я лучшего и желать не мог. Не в моих правилах ворчать, когда мне хорошо.
Конвей улыбнулся еще дружелюбнее.
— Очень разумная точка зрения. Хотя вы все-таки немного перестарались. Мы даже начали удивляться, отчего это вы такой довольный.
— А я и был довольный. Местечко недурственное, если попривыкнуть. Дышится, правда, поначалу трудновато, ну, ведь на всех не угодишь. Зато тихо и спокойно. Я каждую осень езжу отдыхать и лечиться в Палм-бич, но и там покоя нет — дела заедают. А здесь колоссально, все, что доктор прописал, — другая диета, за телетайпом следить не нужно, и мой брокер дозвониться сюда не может.
— А ему, я думаю, очень хотелось бы.
— Точно. Я-то знаю, какой воз теперь придется разгребать.
Барнард сказал это таким естественным тоном, что Конвей не удержался и заметил:
— По правде говоря, я не очень разбираюсь в высоких финансовых материях.
Это был пас, и американец принял его без малейшей запинки.