Томмазо прошел за ней. Госпожа Блум отыскала в своей большой сумке мобильник-раскладушку и открыла его:
— Что я тебе говорила? Это мой муж.
Томмазо стоял на пороге, сжав кулаки, пока госпожа Блум совершенно спокойно разговаривала с мужем. Значит, все в порядке…
А потом лицо ее вдруг резко изменилось, и она взволнованно спросила:
— Но когда это случилось, скажи мне!
Сумрак за окном, сумрак и в доме.
Воздух в тесном лондонском кабинете спертый, прокуренный. Пахнет затхлостью и еще чем-то неприятным, как бывает в помещениях, которые давно не проветривались.
И еще пахнет дымом.
На стенах кабинета висят в черных рамах такие темные картины, что изображения не видно. Пол в серо-черную клетку, выцветшая облезлая медвежья шкура возле письменного стола со множеством металлических ящичков, помеченных буквами. На нем разные вещи: пепельница из матового стекла с гигантской, похожей на ракету сигарой, костяной нож для резки бумаги, терракотовая ваза с иссохшим бонсаем, зеленая лампа с тесьмой-выключателем и несколько книг с наклейкой «новинка», с которыми предстоит познакомиться.
А также записная книжка Мориса Моро.
Сейчас она закрыта.
Но на нее внимательно смотрит сидящий за столом человек с блестящей лысиной, в очках в черепаховой оправе и с толстыми стеклами. Он весьма низкого роста и сидит на целой куче подушек в парикмахерском кресле, которое поднимается или опускается с помощью рычага.
Человек выглядит очень рассерженным и в то же время растерянным.
На стене за его спиной целая выставка всевозможных дипломов — по литературе, истории, философии и социологии, юриспруденции, химии, — а также различного рода почетные грамоты, свидетельства об участии в разных мероприятиях и о прекрасных отзывах, полученных там.
Но если бы человек этот захотел выбрать только один какой-то документ, то, конечно, остановился бы на темно-фиолетовой рамочке, которая обрамляла вот такой текст, помещенный под большой короной:
ФАКУЛЬТЕТ РЕАЛЬНЫХ НАУК
СВИДЕТЕЛЬСТВО КОНКРЕТНЫХ ДЕЙСТВИЙ
ВЫДАНО
МАЛЯРИУСУ ВОЙНИЧУ
И ЕГО КЛУБУ ПОДЖИГАТЕЛЕЙ
ЗА ТРИДЦАТЬ ЛЕТ РАССЛЕДОВАНИЙ
И ПРЕДОТВРАЩЕНИЙ
ВОЗМОЖНОГО ОБМАНА ВООБРАЖЕНИЯ
Маляриус Войнич изучал и анализировал разные вещи. Читал. Рассматривал. Слушал.
И потом непременно пытался уничтожать их.
Маляриус Войнич был критиком. И не простым, а таким, которого остальные критики во всем мире считали своим самым авторитетным учителем. Неповторимый Маляриус Войнич, уничтожавший своим словом всех и вся, человек, чья резкая, уничижительная критика не знала пощады.
Поджигатель.
Он читал. Рассматривал. Слушал. И как только обнаруживал что-либо, что не убеждало его… неважно что, мысль, фразу, какой-то намек, который казался ему, пусть даже весьма отдаленно, плодом… воображения (слово это он даже произнести не мог!), Маляриус Войнич тут же замирал от волнения, словно охотничья собака, обнаружившая добычу, и, схватив перо, принимался писать. И практически незамедлительно уничтожал то, что, по его мнению, не имело права на существование.
Однако этим поздним лондонским вечером самый суровый литературный критик Англии нервно постукивал пальцами по холодной поверхности письменного стола.
Дело необычное.
Ставит под сомнение его доводы.
Какая-то загадка.
Он опустил руку на записную книжку Мориса Моро. Красивая, небольшого формата, в дорогой обложке, заполненная рисунками самого художника. От такой не откажется ни один собиратель книг.
Но ее содержание… Путеводитель для путешествия в какое-нибудь воображаемое место.
Хуже некуда.
Уничтожить немедленно.
Если бы только не эти страницы. Страницы, изображение на которых менялось.
Без всякой очевидной причины.
— Но ведь должно быть тому какое-то объяснение… — задумался старый критик, теребя свое ухо.
И хотя он искал это объяснение уже тридцать лет, так и не находил. Именно в поисках разрешения этой загадки он и спустил тогда, можно сказать, с поводка своих помощников, таких же литературных критиков, как он, разослав их во все концы света.
Если только кто-нибудь из них хоть что-нибудь услышит о Морисе Моро… он должен незамедлительно сообщить об этом. Любое упоминание, любые слова, обрывок какой-нибудь фразы или фрагмент текста — все могло оказаться незаменимым для того, чтобы расправиться наконец с этой ненавистной книжкой.
И со словами, которые доносились с этих страниц.
— Глупости. Все это чистые глупости, — решил Маляриус Войнич.