Оя, сокрушавшаяся, что не родила дочерей и вынужденная теперь мириться с вековыми традициями, оглядела ее без одобрения, но с толикой сочувствия. Она осознавала шаткое положение их обеих и в чем-то даже завидовала Амине, избравшей для себя ровную дорогу созерцания.
Амина, безуспешно стараясь скрыть изумление, обвела присутствующих пытливым взглядом. Похоже, лишь она в стенах своего храма, испещренных изображениями птиц и животных, не была посвящена в интриги власть имущих.
Арвиум встретился с ней испытующе – зазывным взглядом и упрочивающе улыбнулся. Из синевы его глаз исходили ресницы и будто позволяли цвету выплеснуться наружу, а не остаться заточенным в перевернутом узком овале. Его улыбка, оттененная небритостью, часто манила слишком многих. Амина знала ее подспорье, сосредоточившее в себе все солнце этой благодатной земли и всю юность их обоих, повязанных этим взглядом.
– Что так не любо тебе, дитя мое? – недовольно осведомилась Оя, прямо смотря на Амину.
– Мне казалось, ритуал изжил себя…
Оя приподняла бровь. Поодаль от нее поморщился Галла. Холодный вытянутый блондин с печатью себялюбия на безвольном породистом лице и неземным отливом золотящегося серебра в волосах смотрелся чужаком среди придворных с кожей закопченного цвета.
– Ну же, нам всем нужен праздник! – громогласно возвестил Арвиум.
И все вслед за ним принялись скандировать и смеяться. То ли потому, что считали его первым сыном царя города Сина, то ли потому, что Арвиум вот-вот должен был стать полководцем Уммы. Впрочем, тяжело было не любить этого распахнутого красавца, полного сил и благословения одаривающей других энергии. В руках у него все спорилось, а солдаты были довольны своим неунывающим командиром.
Брак, пышущий символами и переплетением обрядов, в Умме был привилегией знати для упрочения положения выбранного из народа правителя. Элита была лишена роскоши простоты, которой придерживались простолюдины, заключая финансовые союзы на несколько лет, по необходимости продлевая их и прописывая новые даты в договорах или, уставшие от бесплодия, неспособности прокормить детей или вранья о благосостоянии избранника, возвращали друг другу таблички.
Все отношения, где появлялся ребенок, переводились в статус брака с целью защиты потомства. Но бесплодная пара могла сохранить брак, если женщина с согласия мужа беременела от другого мужчины. Если жена вовсе не желала заводить детей, пара могла прибегнуть к помощи сословия рожениц, не занимающегося ничем помимо рождения и вскармливания детей. Статус их в каждой семье определялся индивидуально.
И те и другие, если их супруги не возражали, могли взять себе наложников, чей материальный статус был ниже их собственного. Главным моментом во всем этом разноголосии проявлений было договориться между собой и достойно обеспечить детей просом, рыбой и, при особенной благосклонности богов, определить их в Дом Табличек, где детей обучали языкам, письму, мифологии и законам.
5
– Разве не решено уже, что Иранна станет женой Галлы? – с сомнением в собственной осведомленности и в том, что это вообще стоит произносить, спросила Амина, выбираясь из чертога Ои.
В ней, несмотря на неприкасаемый, почти священный статус, проскальзывало что-то детское, девчачье в невидимых порывах доказать, как на самом деле светла жизнь сквозь бремя, которое платят люди за сокровища эмоциональности.
– Им нужно обратить это в подобие законности. Популярность их в народе не безгранична.
– Почему же они так уверены, что победит их сын?
– Потому что на турнир не допустят сколько-нибудь сильных соперников.
Амина вскинула на Арвиума темные глаза. Всеми любимый военачальник, без труда завладевающий чьим угодно вниманием. Кто, как не он, должен победить, невзирая на свое невразумительное происхождение? Статный воин с лицом в темном обрамлении локонов, демонстрирующий крепость жил и подкашивающий изгиб губ. Его земная суть через балдахин прошедшего таинства и собственной непознанности плотского наслаждения вызвали у Амины невнятное чувство беспомощности и упивание им.
Часть придворных была убеждена, что Арвиум – сын Сина до его взлета, другие были свято уверены, что он – племянник Ои, которого она тянула вверх в обход своего единственного здорового сына. Старшего ребенка правящей четы мало кто лицезрел воочию, и слухи о его недуге перерождались в сплетни о том, что Син ради безопасности других детей, растущих во дворце, отослал его подальше. Будто бы он, опьяненный, давным-давно нечаянно изуродовал мальчика и сам ужаснулся своему деянию… И лишь Оя многие годы, когда заканчивались ежегодные ритуалы благословления земли к новому сезону или сбор урожая, под покровом ночи покидала дворец на несколько дней, чтобы навестить своего мальчика.