«Вот и весь суд», – поняла девушка. Внутри Эльзы все кипело, но она молчала. Лишь внимательно наблюдала и запоминала, что происходит. Какой-то феерический бред. Всего пять минут назад она была с Давидом в их палатке, и ничто не предвещало беды. Когда все обитатели станции успели сговориться против них?! Или они выступают только против нее? Если все кругом так переживают за здоровье и настроение Давида, то должны понимать, что их любимый Женька такой расправе над своей девушкой не порадуется, мягко говоря. Но почему его все еще нет?
Василий встал перед девушкой.
– Стань у часов, – приказал он. – Или тебе помочь?
Девушка не услышала в его интонации даже намека на издевку. Казалось, Василий действительно готов учтиво помочь обвиняемой стать у места расправы. Эльза посмотрела ему за спину. На лицах жителей станции не было ненависти. Как и любопытства, сочувствия либо азарта. Ничего. Ноль эмоций. Словно собрались выслушать график прибытия купцов на будущий год.
Однако у каждого второго имелись в руках камни от совсем мелких до увесистых булыжников. Некоторые держали всякие относительно неопасные предметы – карандаши, ободранные плюшевые игрушки, пластиковый хлам.
Не веря в происходящее, Эльза подошла к станционным часам, уперлась спиной в мраморный столб. Эту задачу она решить не могла. По крайней мере, не сейчас.
– Луженый провод, – сказала она горько. – Поищите чертов провод, и сможете починить свое радио!
Она закрыла глаза. Не нужно ни в чем разбираться. Не нужно ни о чем думать, искать логику, причины, заговор. Это все сработает им на руку. Она не позволит так с собой обращаться, но не будет первой, кто прольет кровь. Им не спровоцировать ее на нападение одними лишь угрозами.
А если постоять за себя не получится – значит, будь что будет. Эльза верила, что знает себя. И сможет просто перетерпеть, чтобы уйти отсюда навсегда. И, если придется – без Давида…
– Начали! – крикнул Василий.
Эльза услышала шелест бумаги – в нее летел журнал, или старая тетрадка. Подавила нервный смех – что такого должно быть написано в тетрадке, чтобы ее бросок мог кого-нибудь унизить?
Журнал попал в живот и свалился к ногам. Карандаш отскочил от бедра, не оставив следа. Кусок мела щелкнул о стенку рядом с лицом Эльзы. Никто не швырнул камень.
Только девушка решила, что камней не будет, как получила мелким куском рыхлого кирпича в бровь. Крошка попала ей в глаза. Выдохнув, Эльза решила не строить из себя упрямую жертву – закрыла лицо рукой, присела у часов, прижалась к ним. Второй рукой нащупывала любой предмет для самообороны. Где там был тот кирпич? Карандаш тоже сойдет. Если кто-то посмеет меня держать, думала она, карандаш в глаз или ухо – и решится первая из проблем.
– Что вы творите? – послышался голос Давида.
Эльза открыла глаза, на всякий случай заслоняя их ладонями.
Давид прорвался через живое оцепление, тяжело дыша. По его лбу струилась кровь. Эльза сразу забыла про себя.
– Что с тобой? – крикнула она, но Давид не ответил – прыгнул к ней, повернулся, заслоняя собой девушку. Он не был особо крупным, но за его фигурой Эльзу не было видно вообще.
– Остановитесь, люди! – крикнул он, как показалось девушке, чересчур сочувствующе. – Хватит!
– Женя, лучше отойди, – недовольно приказал Тростников. – Не то и тебе достанется.
– Ты ранен? – шепнула Эльза, прячась у Давида за спиной и сжимая что-то острое, на что даже не посмотрела. – Что случилось?
Давид повернул к ней лицо, и Эльза похолодела от его выражения. На станции что-то творилось, и явно нехорошее – и Давид понимал, что именно. И не мог сказать этого здесь и сейчас.
Парень выхватил из кармана гаечный ключ.
– Пригнись, – сказал он, и девушка послушно скорчилась у стены.
Размахнувшись, Давид врезал ключом в циферблат часов, выворачивая наружу составлявшие его пластины. Ударил снова.
Толпа издала гул изумления. Не было случая, чтобы за всю историю станции кто-либо посягнул на целостность этого объекта, имевшего воистину сакральное значение. И еще больше всех потрясло, что это сделал их любимчик Женька – человек, который последние четыре года эти часы и охранял.
Эльза заметила, как Василий каменеет на глазах, затем кладет руку на висящий на поясе нож и машет кому-то рукой. Девушка быстро выпрямилась, взяла Давида за плечо – как раз в момент, как он вытащил из схрона в часах автомат, сдирая с него промасленную тряпку.
Обнаженное дуло калашникова посмотрело на толпу, начавшую было приближаться.