Солнце палило во всю мощь, кругом звенели и стрекотали сверчки и кузнечики, возвещая о самом жарком времени дня. Жители умеренных широт обычно думают, что солнце может приносить только радость и удовольствие. Для них холодный серый день кажется символом тоски и отчаяния. Но теперь я хорошо представлял себе, что такое сила тропического солнца, беспощадная сила, которая гораздо чаще угнетает, чем радует. Это слепящее, испепеляющее солнце жжет так сильно, что под его жаркими лучами предметы теряют свою форму, как будто их расплющил этот огромный пылающий посреди неба шар, на который никто не в силах взглянуть, но который каждый постоянно ощущает у себя над головой.
Мешки мои все тяжелели, я шел все медленнее и совсем изнемогал от жажды. Через каждые четыре шага истершиеся ремни моих сандалий съезжали вниз, и я должен был прыгать на одной ноге, чтобы водворить их на место.
Кончится ли когда-нибудь этот день и найду ли я наконец живое существо и хоть какой-то кров и воду?
Умирая от жажды, я отчаянно искал, где бы можно было напиться. Но кокосовых пальм я не видел, кокали были отсюда слишком далеко, а рассчитывать на песчаном берегу на сенот не приходилось. В изнеможении тащился я дальше, всячески убеждая себя, что в начале пути шел гораздо быстрее, чем предполагал. Может, уже скоро впереди покажется кокаль, благословенные кокосовые пальмы, что будет означать не только воду, но также пищу, жизнь. Полузакрыв глаза и стараясь думать, что иду правильным путем, я снова свернул к морю в надежде увидеть открытый песчаный пляж. И действительно, я вышел к узкой песчаной полосе берега, где, к своему величайшему восторгу, увидел знакомые листья кокосовой пальмы. Она была маленькая, изогнутая и стояла на берегу совсем одна. На ее мохнатые корни, похожие на щупальца осьминога, набегали морские волны. Наконец-то я смогу хоть капельку освежиться! Пальма, видимо, выросла из ореха, случайно прибитого сюда морем. На ее верхушке висело с полдюжины довольно жалких на вид плодов. Мне удалось сбить один орех, но я очень долго не мог вскрыть его. Наконец мои усилия увенчались успехом, я хватаю орех, подношу к губам, начинаю пить и в ту же секунду выплевываю отвратительную соленую жидкость. Был ли орех слишком незрелым или дерево росло слишком близко к морю, только жидкость для питья не годилась. Тогда я с жадностью принялся уничтожать мякоть ореха.
Почувствовав себя чуть бодрее, я снова пустился в путь, следуя вдоль узкого песчаного пляжа, окаймленного зарослями колючих кустарников. Разморенный солнцем, я медленно тащился но берегу, увязая в рыхлом песке. Когда заросли немного поредели, я свернул в сторону от берега и теперь шел по обнаженному известняку, выходившему на поверхность отдельными плоскими пятнами, разделенными, словно участки полей, живой изгородью из пальм и кустарника. Известняк был раскален, как печка. Его белизна слепила глаза. Вдруг посредине одного из таких каменистых участков я увидел постройку майя.
В одну минуту забыв и жажду и усталость, я бросился к зданию. Это была постройка типа маленьких храмов всего в два ярда высотой, с характерным скошенным входом. Однако храм имел одну интересную особенность — его опоясывал фриз в виде двух параллельных каменных валиков. Вдоль валиков шли прямоугольные ниши, украшенные очень изящным орнаментом из покрытых штукатуркой тонких длинных кусочков коралла, уложенных крестиками. Такое интересное украшение я встретил первый раз.
Просто чудо, что здесь мне снова попался еще один никому не известный след древних майя. Наверное, все побережье от Сан-Мигеля-де-Руса до этого места было когда-то единым огромным поселением. А может быть, это были три близко расположенных друг к другу города, о которых говорил капеллан Грихальвы? Ведь в древние времена все они хорошо просматривались с моря. Странно все-таки, почему здесь до сих пор не было сухопутных экспедиций. Отсюда по воздуху всего шестьсот пятьдесят километров до мыса Канаверал, где испытывают ракеты для посылки на луну и запускают спутники в космическое пространство. А тут лежит неисследованная земля!
Я несколько раз сфотографировал строение, сделал небольшие зарисовки и принялся разыскивать черепки. Вскоре на глаза мне попался блестящий камень. Это был осколок обсидиана, полудрагоценного вулканического камня дымчатого цвета. Древние майя делали из обсидиана ножи, бритвы и даже наконечники пик. На обломке, который я поднял, сохранились явные следы обработки, свидетельствующие, что это был обоюдоострый нож. Находка обрадовала меня больше, чем все развалины, открытые в тот день.
Но все же я по-прежнему чувствовал изнеможение, когда снова отправился в путь, шагая по каменистым участкам среди зарослей кустарника. Временами сквозь чащу проглядывало море или свинцово-серые воды лагуны, откуда изредка доносились резкие крики птиц.