Но если богатство странного отшельника манило к себе попрошаек, как огонь притягивает мотыльков, оно привлекало к себе и другие, более опасные общественные элементы. В деревне стали встречаться грубые, подозрительные физиономии, за елями возле Нового Дома по ночам рыскали какие-то темные фигуры, и городская и местная полиция предупреждала, что в Тэмфилд собираются пожаловать недобрые гости. Но, как полагал Рафлз
Хоу, среди многих возможностей, какие дает огромное богатство, оно обеспечивает и его защиту, в чем кое-кто скоро имел случай убедиться.
– Не хотите ли зайти ко мне? – сказал он однажды утром, заглянув в полуоткрытую дверь гостиной «Зеленых
Вязов». – Покажу вам нечто забавное.
Рафлз Хоу близко сошелся с семьей Макинтайр, и редкий день проходил, чтобы они не встретились.
Все трое охотно откликнулись на приглашение, зная, что это, как всегда, сулит какой-нибудь приятный сюрприз.
– Я как-то показал вам тигра, – обратился Рафлз Хоу к
Лауре, когда они входили в столовую, – а сегодня покажу зверя не менее опасного, хотя далеко не такого красивого.
В углу столовой находились особым образом расставленные зеркала, и наверху, под острым углом к ним, – еще одно большое круглое зеркало.
– Посмотрите в верхнее зеркало, – предложил Рафлз
Хоу.
– Господи, какие страшные люди! – ужаснулась Лаура. – Их там двое, и я не знаю, который хуже.
– Что они там делают? – спросил Роберт. – Они как будто сидят на полу в каком-то подвале.
– Очень подозрительные личности, – заметил старик
Макинтайр. – Рекомендую послать за полицией.
– Уже сделано. Но сажать их в тюрьму, пожалуй, излишне: они и так уже в надежном заключении. Впрочем, законная власть должна получить то, что полагается ей по праву.
– Да кто же они и как сюда попали? Объясните нам, мистер Хоу.
Нежный, почти умоляющий тон в сочетании с величественной красотой придавал Лауре особую прелесть.
– Я знаю о них не больше вашего. Вчера вечером их еще не было, а утром они оказались здесь, значит, они попали сюда ночью. Да и слуги, войдя в комнату утром, увидели, что окно открыто. А что касается профессии и намерений этих субъектов, это, я думаю, легко прочесть на их физиономиях. Красавчики, нечего сказать!
– Но я решительно не понимаю, где они находятся, –
недоумевал Роберт, вглядываясь в зеркало. – Один из них бьется головой о стену. Нет, он просто пригнулся, чтобы другой мог стать ему на спину. Теперь тот уже у него на спине, свет падает ему прямо в лицо. Посмотрите, какая растерянная физиономия у этого типа! Интересно было бы сделать с него набросок. Он послужил бы мне этюдом к картине, которую я задумал. Я назову ее «Бунт».
– Это моя первая добыча и, уверен, не последняя. Я
поймал их в мою патентованную ловушку для жуликов, –
пояснил Рафлз Хоу. – Сейчас покажу вам ее в действии.
Это – совершенно новое изобретение. Пол под нами как нельзя более прочен, но на ночь он раздвигается, разъединяется на отдельные части. Это проделывается одновременно во всех комнатах нижнего этажа с помощью центрального механизма. И тогда стоит сделать два-три шага от окна или от двери, и весь настил поворачивается на больших винтах, вы соскальзываете в нижнее помещение на мягкую подстилку и можете сколько душе угодно бесноваться там и ждать, пока вас освободят. Посреди, между винтами, остается свободное место, куда составляется на ночь вся мебель. Пол, освободившись от веса непрошеного гостя, принимает прежнее положение, а гостю приходится сидеть внизу, и я могу в любое время поглядеть на него с помощью этого нехитрого оптического устройства. Я подумал, что вам будет любопытно взглянуть на моих пленников, прежде чем я передам их старшему констеблю, – он, кстати, уже идет по аллее к дому.
– Бедные жулики! – сказала Лаура. – Не мудрено, что у них такой озадаченный вид: они, очевидно, не понимают, где они и как туда попали. Я рада, что вы так хорошо себя охраняете, я часто думала, что вам здесь небезопасно.
– Да? – Он обернулся к ней с улыбкой. – Не тревожьтесь, дом мой вполне воронепроницаем. Правда, есть одно окно в лаборатории, среднее из трех, которое никогда не запирается, потому что служит мне входом и выходом, –
признаться, я люблю иногда побродить ночью и предпочитаю ускользнуть из дому незаметно, без церемоний.