Так она поступала неделю и, убедившись, что это не случайность, предложила масло мужчинам. Мортен не хотел тратить зря ее дорогое масло, Ласло утверждал, что его никто не кусает. А Вильнев пробурчал что-то о жалком женском хламе; насекомые, по его мнению, были частью флоры и фауны страны, а если это кому-то не нравится, тому следует оставаться дома.
Сначала Паула рассердилась на него, затем каждое утро стала с насмешкой наблюдать, как все расцарапывают новые укусы. Все, кроме Ласло.
Она почистила зубы зубным порошком, который сделала по рецепту своей бабушки, и залезла под одеяло.
И в этот момент Паула подумала: «Что же теперь?». Ложась каждый вечер очень усталой, она долго не могла заснуть. Слишком много мыслей роилось у нее в голове. Мыслей о том, что она могла бы сделать иначе или лучше, о том, что она кому-то сказала, о том, что ей не следует так смотреть на Нориа, что она должна попытаться полюбить ворчуна. Все же это было лучше, чем вспоминать свое прошлое, что она себе строго-настрого запретила.
В тот вечер она все же видела перед собой только Ласло, как он поднял свое обнаженное тело из реки на берег и как капли воды стекали по его гладкой коже сияющими струйками при лунном свете.
Но она не ощущала никакого желания, совсем наоборот, что-то в этом образе пугало ее.
4 Письмо Матильды
Флоренс, моя дорогая дочь!
Я не буду заниматься пустословием, потому что ты однозначно удивишься моему письму после стольких лет молчания.
Если бы у тебя был мой темперамент, ты незамедлительно сожгла бы это письмо, даже не прочитав его. Но я настаиваю на том, чтобы ты не менялась. Ты всегда была спокойной маленькой девочкой, никогда я не видела на тебе порванного платья, ни одной выпущенной пряди волос — вероятно, как раз потому, что ты родилась в суровом и ужасном мире английских пиратов.
Я пишу тебе, потому что ты постоянно живешь в моих мыслях, а несколько дней назад прошел слух об ужасных вещах, которые произошли в столице, и я понимаю, что могу умереть быстрее, чем думала.
Меня беспокоит тот факт, что я не знакома с твоим мужем и детьми. Но я не сомневаюсь в том, что ты вышла замуж за уважаемого человека, и, как и положено, родила ему минимум двоих детей. Я надеюсь и желаю тебе, чтобы в том мире, в котором ты живешь, ты была счастлива. Я уже давно поняла: я не в силах решать за других, что правильно, а что нет. И именно в этом причина того, что моя совесть нечиста. Мне не следовало так просто отправлять тебя в Европу, даже если ты и счастлива из-за моего решения. Я чувствовала твое отвращение ко мне, отвращение, которое вдолбили тебе в голову злобные остолопы в миссионерской школе, а я была слишком слаба, чтобы выносить презрение в глазах собственного ребенка. Мне очень стыдно за мое малодушие, и я хотела бы, чтобы ты знала, как сильно я сожалею об этой своей ошибке. И ты сделала бы большое одолжение не только мне, но и себе и моим внукам, если бы позволила себе когда-нибудь простить меня. Потому что я поняла одно здесь, на Мадагаскаре, где своих предков почитают как святых: невозможно избежать своей истории, и если ты не достигнешь согласия со своими предками, то и твое будущее не станет светлым и лучистым.
Моя любимая дочь, ты долго жила с верой в то, что твой отец — пират Жан-Мари Ле Томас. Но у меня не оставалось выбора, и я уверяю тебя, мне было очень нелегко оставаться покорной воле этого мужчины.
Но что мне еще было делать? Когда мы с твоим отцом, художником Копалем, возвращались из Мадагаскара в Европу, недалеко от Нуси-Бе на нас напала орда грязных пиратов, они насильно увезли нас в свое логово недалеко от Вохемара. В тот момент я уже была беременна и должна была сделать все возможное, чтобы защитить тебя. Твоего отца продали на рынке рабов в Мораманге. Я больше никогда его не видела, что было еще хуже, чем пережить его смерть. Так как надежда разъедает сердце, надежда убивает все другое и делает тебя своей смехотворной марионеткой.
Но я была беременна и поэтому должна была жить!
Я понравилась Ле Томасу, и он был настолько самонадеянным, что поверил, что ты, моя прекрасная Флоренс, — его дочь. Он вообразил, что твои голубые глаза — от него, при этом ты была на него похожа, как бабочка на паука.
Но только благодаря этому мы выжили, только из-за этого мы смогли позже сбежать в Реюньон. И там мы обосновались, так как перед побегом я ограбила Ле Томаса, и это снова-таки стало возможно только потому, что я заставила его поверить, будто ты — его дочь. Ни с одной другой женщиной у него не было детей, хотя он собирал их вокруг себя достаточно. Я предполагаю, что его чресла из-за того образа жизни, который он вел, были бесплодны.