— Гордон, — ответил он, не задумываясь. — Я же говорил вам, никакого раболепства. Будьте сами собой — естественной, очаровательной девушкой — и попытайтесь скрыть свое негодование, если я возьму вас за руку или обниму за талию.
Негодование? Скорее ее охватит дрожь удовольствия.
— Сомневаюсь, что зайду настолько далеко, чтобы поцеловать вас, — продолжал Фостер. — Но уверен: если это случится, вы можете закрыть глаза и думать о своих трех тысячах долларов.
— Договорились! — с видимой невозмутимостью воскликнула она, хотя внутри все трепетало от беспокойства. Боже, ну и забралась она в болото!
— Давайте прекратим болтовню на какое-то время, — властно потребовал он. — Мне надо сосредоточить внимание на указателях. Я совершенно не знаю этих дорог.
Снова и снова светофоры. Сложные перекрестки на западной окраине города. Наконец Гордон нашел нужный выезд, и вскоре они уже неслись по автостраде на юг. Через час будет Лонгрич.
Мэгги уже бывала в этом небольшом городке, милях в трехстах от Сиднея. Как-то в дни школьных каникул она приезжала сюда на фестиваль тюльпанов, который устраивают каждую весну. Место довольно экзотичное, полное высоких английских деревьев, старинных магазинчиков и величественных особняков загородного типа. Некоторые из них — настоящие дворцы среди огромных шумящих садов.
Одним из таких поместий был некогда и нынешний отель «Виктория», как сообщаюсь в брошюре, посланной оттуда Гордону и оставленной Брендой на рабочем столе Мэгги. Фотограф запечатлел громадное двухэтажное строение в центре гладко подстриженного, тоже гигантских размеров луга. Прямоугольный фасад мог бы показаться слишком простым, если бы не главный вход с белыми колоннами и живописным полукруглым крыльцом.
На других фотографиях Мэгги видела интерьеры ухоженного, прекрасно оборудованного отеля с элегантным убранством в старинном стиле, который и радовал глаз, и создавал все удобства. К главному зданию было пристроено новое подковообразное крыло, внешне напоминающее мотель; здесь в роскошных номерах жили гости. В старинной части остались конференц-залы, рестораны и несколько апартаментов.
Плавательный бассейн с подогревом, о котором упоминал Гордон, находился в отдельном здании рядом с теннисным кортом. К площадке для игры в гольф вела короткая аллея, пролегающая через сад позади дворца.
В другой ситуации Мэгги мечтала бы пожить в таком отеле. Кормят там наверняка прекрасно, и для разнообразия не помешало бы немножко понежиться. Но, разумеется, не так легко расслабиться, если тебе надо прикидываться кем-то другим и постоянно быть настороже: как бы Гордон не начал целоваться или не выкинул еще какой-нибудь фокус. Одно дело скрывать это непостижимое влечение в холодном климате больницы: там они всего лишь — работодатель и служащая. Совсем другое — оказаться в зыбкой обстановке фальшивых взаимоотношений в одной комнате на двоих.
Мэгги сделала неровный вздох и отвернулась к окну, замедлив дыхание. Придется глядеть в оба, если хочешь выйти из передряги без царапин и синяков. Как бы ни сложились обстоятельства, свою работу по пятницам она может потерять. Что ж, на следующей неделе она удвоит усилия в поисках места с полной занятостью, и тогда, очевидно, Гордон Фостер исчезнет из ее жизни.
За этой мыслью последовало странное ощущение утраты, и Мэгги вздохнула еще раз. Если она будет скучать без Фостера, то это лишь показывает всю глубину ее одиночества. Или больше всего она будет тосковать по Бренде, по ее доброму сердцу? Да, пожалуй, так и будет.
Выйдя из тюрьмы и оказавшись в буквальном смысле на улице, Мэгги поклялась доказать своему отцу — и всему миру, — что сумеет прожить самостоятельно: ее не назовешь избалованной, эгоистичной молодой богатой стервой, за которую ее приняли судья и присяжные.
Мэгги намеревалась получить хорошее место секретаря, найти небольшую уютную квартирку, подружиться с достойными людьми, которые будут принимать ее такой, какая она есть, а потом выйти замуж за приличного человека и с ним создать большую семью — это всегда было ее мечтой. Мэгги росла единственной дочерью и ненавидела свою судьбу за это.
Но прошло шесть месяцев, а она пока не достигла и первой своей цели. И за стенами клиники ее единственный друг — старая дама, которую она знает с детства. Мир оказался куда жестче и безжалостнее, чем ей с ее благопристойным воспитанием рисовалось в детстве.