Шала снова залезла в коробку и вытащила еще один снимок. На сей раз только Скай: чуть старше, вероятно, лет семи, позирует рядом с новеньким велосипедом, за спиной – рождественская елка. Шала посмотрела в глаза мальчика и увидела в них безграничное счастье. Ему явно нравился велосипед. Она вспомнила, как за год до смерти родителей получила в подарок игрушечную кухню: с духовкой, формочками и всем прочим. И где-то дома у Шалы хранится фотография почти как эта: маленькая девочка улыбается и думает, будто мир прекрасен, потому что на Рождество ей подарили именно то, что оно хотела.
Следующей находкой оказалась вырезка из газеты. На фото пожарник крепко сжимал руками сопротивляющегося ребенка. У мальчика были темные волосы и самые печальные глаза, какие Шала только видела. Глаза Ская. Она прочитала заметку под снимком:
«Мальчик отчаянно пытался спасти родителей из огня. Врачам пришлось обездвижить десятилетнего ребенка, чтобы он не кинулся в полыхающий дом. К несчастью, после обнаружения тел отца и матери выяснилось, что причина смерти не пожар, а пулевые ранения. Полиция предполагает убийство и самоубийство».
Шала забыла, как дышать, в горле встал ком. Она посмотрела на пистолет, затем снова на изображение Ская. Как мог ребенок пережить нечто подобное? «А он и не пережил», – пронеслась мысль. Сама Шала по сей день помнила, как ее вытаскивали из машины, и как потом она пряталась за занавеской, наблюдая за врачами и медсестрами, что пытались вернуть к жизни ее родителей.
Бросив фото и газетную вырезку обратно в коробку, Шала закрыла крышку и с максимально возможной скоростью отскочила от шкафа. Встав, обхватила себя руками, жалея, что вообще сюда сунулась. Ей хотелось покинуть спальню Ская, хотелось уйти из его дома и еще сильнее хотелось избавиться от ощущения, что она совершила нечто очень неправильное. На повышенной передаче Шала вылетела в гостиную, захватила с дивана сумку и двинулась к двери. И уже даже взялась за ручку, когда услышала настойчивый лай оставшихся снаружи собак.
Отлично. Только очередной атаки озабоченной псины ей и не хватало. Затем раздался гул автомобильного двигателя. Лучи света мазнула по кухонному окну, и мотор заглох. Скай вернулся? Внутри вспыхнула вина. Стоит ли признаться в содеянном? Извиниться?
Шала поспешила к окну, дабы убедиться, что это действительно грузовик Ская. Не-а. Это был не грузовик, а темный седан. Вроде того, что не так давно ее преследовал. Чудненько. Шала почувствовала, как в животе разгорается паника.
Из машины вышел мужчина, затем снова залез в салон и что-то достал. Что-то из одежды? Лыжная маска. Парень натянул ее на лицо, и так как Шала не помнила, чтобы мэр Джонсон упоминал лыжный курорт – само его наличие в Совершенстве сомнительно, – то панические бабочки превратились в летучих мышей.
Мужчина двинулся к крыльцу. Собаки угрожающе зарычали. Трепетанье в животе Шалы прекратилось, и все крылатые твари, казалось, ринулись прямо к горлу.
Скай влетел на больничную парковку буквально через пять минут после машины скорой помощи. Все десять километров пути страх за Рэдфута грыз его изнутри.
Скай задержался дома, чтобы позвонить Хосе, затем заскочил в лачугу, служившую для совета племени офисом. А обнаружив сломанный замок, связался с Питом, одним из патрульных, и попросил подежурить возле домика и убедиться, что тот, кто к ним вломился, не вернется закончить начатое.
Заходя в здание больницы, Скай думал о Хосе. Он не осуждал желание сводного брата уехать из Совершенства. Жизнь в маленьком городке подходит не всем. А уж если вспомнить, что тут еще и резервация… Как сын одного из старейшин, Хосе должен был пойти по стопам отца. Вот только проблема в том, что брат Ская стремился совсем к другому. Мечтал стать архитектором, жаждал блеска и очарования большого города.
За последние пару лет Хосе приезжал всего дважды, и оба раза ненадолго. Но, по крайней мере, он возвращался. Кроме того трижды, по разным поводам, присылал билеты на самолет, чтобы Рэдфут его навестил. Рэдфут паковал чемодан и отправлялся в Нью-Йорк, в гости к сыну, но Скай видел боль в глазах старика всякий раз, как упоминали имя Хосе. Он хотел, чтобы сын вернулся домой насовсем. Конечно, Рэдфут много чего хотел – и все касалось жизни других людей. И Скай, как бы сильно ни любил приемного отца, понимал, что ожидания старика зачастую чересчур завышены.
Миновав больничные коридоры, Скай обнаружил крайне встревоженную Марию, притулившуюся в углу. Заметив брата, она вскочила, ринулась через всю комнату и, крепко обхватив Ская руками, положила голову ему на грудь. Женские объятия… Он усердно работал, чтобы научиться их принимать.
– Как он? – Скай боялся, что крепкие объятия означают дурные вести.
Мария отстранилась:
– Врачи пока молчат. В скорой сказали, что у него сотрясение. По дороге он очнулся. Я уж думала, придется его привязывать, когда он понял, что находится в машине неотложки. – В ее карих глазах блеснули слезы. – Я хотела пойти в отделение вместе с ним, но они не позволили. Мне страшно. Я так люблю этого старика…
Скай снова обнял сестру – не ради себя, ради нее, но будь он проклят, если его это тоже не утешило. Он закрыл глаза и позволил себе понадеяться, что все закончится хорошо. Затем уставился на дверь палаты, желая ворваться туда, но зная, что будет только путаться под ногами.
– Мы должны верить, что с ним все будет отлично.
Скай разжал хватку, но сестра какое-то время все еще к нему прижималась. Да, они оба знавали трудные времена. Но, в отличие от Ская, Марию этот опыт заставил нуждаться в эмоциональной поддержке.
– Ты звонил Хосе? – спросила она.
Скай кивнул.
– И?
– Он забронировал билет. Скоро должен перезвонить и сообщить время прилета. Возможно, завтра кому-то придется встретить его в аэропорту.
– Он что, не может взять машину в прокате? – проворчала Мария, и Скай увидел вспышку эмоций в ее глазах.
– О прокате он не упоминал, но не волнуйся, я его заберу.
И он снова усадил сестру в кресло.
Из всех недостатков сводного брата один раздражал Ская особенно. Мария влюбилась в парня уже через неделю после того, как переехала под крышу Рэдфута. Но девятнадцатилетний Хосе тогда не обратил на шестнадцатилетку никакого внимания, а на следующий год уехал в колледж и наведывался домой только летом и по праздникам. Мария с ума по нему сходила, а Хосе видел в ней лишь сестру, хотя она никогда не упускала случая напомнить, мол, родство-то не кровное. Хосе держался отстраненно и демонстративно привозил знакомиться с семьей подружек из колледжа, будто хотел отвадить от себя глупышку. Когда Скай спросил у брата, так ли это, тот просто взбесился, слишком уж яростно отнекиваясь. А потом наступило лето перед отъездом Хосе в Нью-Йорк. И Скай заметил эти переглядывания между ним и Марией. Доказательств, конечно, нет, но он готов был биться об заклад, что именно Хосе отец ребенка, которого сестра потеряла.
Братишка даже не подозревал, насколько ему повезло, что живет он в Нью-Йорке, а не в паре часов езды. Ибо была ночка или две, когда Скай прямо-таки мечтал вломиться в его вычурную квартиру в высотке и выбить из придурка все дерьмо. Не только за Марию, но и за Рэдфута. Ведь раз Скай догадался, кто отец ребенка, то Рэдфут и подавно в курсе. И оторвать мальчишке кое-что, расположенное в нижней части тела, Скаю мешало только подозрение, что Мария так и не сказала Хосе о беременности. Во время его визитов в Совершенство, она старательно избегала сводного брата.
– Скай?
Он обернулся и увидел, что из палаты вышла миссис Гибсон, медсестра и подруга его секретарши.
– Как он? – одновременно выпалили Скай и Мария.
– Его осматривает врач. Но он все время то приходит в себя, то снова теряет сознание.