Скай покрепче сжал плечи спутницы:
– Прости. Я подумал…
– Я знаю, что ты подумал. – Она вывернулась из его объятий и шагнула в двери больницы.
Глава 11
Хосе Даркуотер моргнул, с трудом разлепил веки и пожалел, что не захватил на той заправке пару миль назад еще одну чашку кофе.
После разговора со Скаем, он перезвонил в авиакомпанию и узнал, что у них есть поздний рейс до Хьюстона. Можно прилететь, взять в прокате машину и доехать до Совершенства. Вот только Хосе не подумал, что всю неделю пахал в офисе до ночи, и садиться за руль в таком состоянии опасно для здоровья. Увидев при въезде в город знак, провозглашающий, что в Совершенстве проживает 893 человека, Хосе едва не съехал на обочину, чтобы прикрыть глаза.
«Восемьсот девяносто три?»
Он готов был поклясться, что меньше. Они, видимо, посчитали и тех скончавшихся стариков, о которых рассказывал отец. Хосе чертовски надеялся, что число местных не снизится еще на одного. Своими безумными выходками и убеждениями Рэдфут просто сводил его с ума, но с какой стороны ни глянь – у Хосе не могло быть отца лучше. Проблема в том, что Рэдфут вряд ли так же гордится сыном.
Несомненно – Хосе разочаровал своего старика. И чтобы это исправить, нужно забить на все свои мечты и стремления и превратиться в точную копию Ская. Как бы Хосе ни уважал сводного брата, он точно знал, что таким же никогда не станет. На самом деле Хосе возмущался и злился, черт возьми! Злился на Ская, негодовал на близость, возникшую между ним и Рэдфутом. И в то же время радовался, что рядом с отцом кто-то есть. Если бы не Скай и Мария, Даркуотер-младший никогда бы не смог уехать. А застрять в Совершенстве насовсем примерно так же приятно, как наступить на домик огненных муравьев.
Хосе посмотрел на спидометр – сто десять. Затем на часы. Быстро он управился. Но в час ночи что лучше: сразу навестить отца или сначала домой и немного поспать? Хосе звонил в больницу, как только приземлился, и медсестра заверила, что со стариком все хорошо. Наверное, сон и душ все-таки лучший выбор.
Неожиданно в мысли вторглась Мария. Во время последних визитов Хосе она его избегала, так что он не видел ее два года. Было больно, но вместе с тем он испытывал облегчение. Перед глазами всплыл образ Марии. Как всегда мысли о ней были окрашены смесью желания, любви и чего-то вроде стыда. Боже, конечно, они не кровные брат и сестра, так что желать Марию – не смертный грех, но мать Хосе смотрела на ситуацию иначе. Последний разговор с сыном у нее был как раз об этом.
Естественно, Эстелла заметила, как дети смотрят друг на друга. «Она – семья, сын. И ты старше. Обещай мне, что не сделаешь ничего, что приведет к шумихе».
Хосе поклялся, не понимая, что это будет последнее обещание, данное им матери. Он держал слово вплоть до того лета два года назад, когда каким-то образом убедил себя, что теперь они с Марией взрослые и все прежние договоры аннулированы. Не тут-то было. И, проклятье, шумиха таки поднялась.
Приглашение работать в Нью-Йорке пришло через месяц после того, как Хосе отбросил все сомнения насчет отношений с Марией. В тот день, когда она застала его за упаковкой чемоданов, Хосе с кристальной ясностью осознал две вещи. Да, он любил Марию. Любил в ней все: ее улыбку, ее жизнерадостность, ее мягкий характер – и, черт, как можно было не любить это горячее маленькое тело. Но любить ее – все равно что вляпаться в бетон, который до конца дней прикует тебя к Совершенству. Для Марии город был домом.
Хосе подозревал, что, если бы он настоял, она бы перебралась в Нью-Йорк. И возненавидела бы мегаполис за все то, за что его обожал Хосе. В общем, он поступил правильно. Ну, по крайней мере, так казалось. Он провел последние два года, сравнивая с Марией каждую женщину, с которой встречался, и все они ей в подметки не годились. Так что иногда возникал резонный вопрос: а вдруг он ошибся?
Во тьме раздался громкий хлопок – кажется, переднее колесо. Машину повело. Занесло. Хосе дернул руль вправо и уж было решил, что выровнялся, но, взглянув вперед, увидел только несущееся прямо на него дерево. Он вдавил педаль тормоза.
Слишком поздно.
Хосе приготовился к удару.
С колотящимся сердцем Шала подошла к окошку приемной.
Полупрозрачная створка приоткрылась.
– Я могу вам помочь? – спросила женщина средних лет.
Только через секунду Шала все же смогла пролепетать:
– Да. Мне… мне нужен врач.
Женщина нахмурилась:
– Вы ранены? Больны?
Видимо, посетительница не производила впечатление попавшей в беду. Да, Шала явно упустила свой шанс в жизни – стоило стать актрисой. Потому что на самом деле сейчас она находилась в миллиметре от полноценного приступа паники с падением на пол, слезами и воплями. Шала сняла с ладони окровавленное полотенце и вытянула руку. Несколько красных капель плюхнулись на стойку.
Женщина отшатнулась на своем стуле, будто никогда прежде не видела крови:
– О боже! Проходите скорее, мы о вас позаботимся.
Шала почувствовала, как рядом кто-то остановился. Скай. Не сказав ни слова, она пошла к двери.
Когда он двинулся следом, Шала обернулась. Скай выглядел серьезным и виноватым. В горле встал ком размером с маленькую лягушку, но Шала все-таки сумела выдавить:
– Дальше я справлюсь сама. Спасибо.
– Но я…
– Я в порядке. – Она толкнула дверь.
Регистратор стояла в конце коридора, надевая резиновые перчатки, словно боялась испачкаться кровью, просто показав пациентке смотровую. Шала направилась к женщине, прислушиваясь: а вдруг Скай пошел за ней? Не пошел. По телу разлилось облегчение. Шала на него не сердилась. Нет, правда, не сердилась. К сожалению, внутри сейчас бушевала такая буря эмоций, грозя поглотить рассудок, что было совсем не до разборок с шефом Гомесом. Не теперь, когда предстояло столкнуться с прошлым.
О боже, этот запах! Аромат антисептиков с примесью лизола – все это грозило вернуть воспоминания. Шала втянула воздух, который вдруг стал гуще, и заставила себя переставлять ноги – одну за другой, – не отрывая взгляда от женщины. Сосредоточившись на ее лице. Ибо знала, что увидит, если осмелится посмотреть вокруг. Детали везде одинаковы. Это отделение неотложки в маленьком городке, и выглядеть оно будет так же, как то, в котором Шала побывала в восемь лет.
– Сюда, – позвала регистратор.
Шала проследовала за ней в занавешенную «комнатку» – в точно такой же она сидела тогда, в детстве, совершенно одна. И в такой же, несколькими занавесками дальше, умирали ее родители.
– Я попрошу нашего специалиста по страхованию взять у вас всю нужную информацию прямо здесь. Мы же не хотим залить ее офис кровью.
Шала кивнула. Женщина махнула в сторону кушетки:
– Медсестра и Келли из отдела страховки скоро будут. – Затем взглянула на руку Шалы. – Неприятный порез. Как это случилось?
– Нож.
– Готовили?
– Вроде того, – отозвалась Шала, не желая объяснять.
– Ладно, милочка. Мы вас быстренько подлатаем.
Служащая, цокая по кафельному полу, ушла, оставив ее одну.
«Одна. Прямо как тогда».
Шала уставилась на кушетку, стараясь не смотреть на занавеску. И не вспоминать, как сползла с койки, миновала две секции, отодвинула шторку… Не вспоминать, как на столах вздрагивали окровавленные тела мамы и папы, когда врачи били их током. Сердце заколотилось о грудную клетку. Чувствуя подступающую панику, Шала начала читать одну из старых добрых молитв, вроде тех, которые так любила по делу и без бормотать Нана. Проклятье, она скучала по бабушке. Моргнув, Шала сглотнула ком в горле и продолжила себя успокаивать.
Сказала себе, что все случилось давным-давно, осталось в прошлом. Она все преодолела! Да, родители умерли, и Шала видела то, что восьмилетняя девочка видеть не должна, но ведь ей уже не восемь. Вдыхая носом и выдыхая ртом, она села на кровать и вперилась взглядом в окровавленную ткань, обмотанную вокруг ладони.