Они были готовы. Джесси закинул наживку.
Мусорный бак на колёсиках с писком прокатился вниз по коридору, зафиксировав использование незаконных чипов-имплантов и сканируя камеры в попытке локализовать источник. Внезапно бак остановился, повернулся на колёсах и подкатил к передней стене их камеры. Джесси просунул руку через прутья и коснулся панели ввода.
Машина застыла, клацнув на полуповороте, потом зашипела, точно переваривая скормленную наживку. Попался ли робот?
У Боунса была программа для киберстражи четырнадцатого поколения, со всеми протоколами и затравочным образцом кодов доступа. Параллельная обработка заняла менее двух секунд, после чего код доступа мусорного бака оказался расшифрован. И... И они вошли. Тяжелее всего было перепрограммировать робота.
Жером догадался, как это сделать. Он сказал мусорному бачку, что на самом деле никакой он не Эрик Векслер: в ДНК-анализе произошла очевидная при внимательном исследовании ошибка; налицо случай ошибочного задержания.
Эта информация якобы исходила из проверенных источников: расшифрованный код доступа позволял под них подделываться. А раз так, то мусорный бачок повёлся на приманку и открыл камеру.
Робот сопроводил пятерых Эриков Векслеров по коридору: тут уже за работу взялся Джесси, показав остальным, как мыслить пятёркой согласованно, все за одного — этому его ребята научились при взломе компьютеров миграционной службы. Мусорный бак эскортировал пятёрку беглецов к пластифлексовой двери, затем к стальной двери и в приёмной камеру. Человек-охранник как раз клал с горкой ложки сахара в старинную кофейную кружку «Рональд Макдональд», не отрываясь от просмотра Изувеченной[14] по карманному телевизору. Джесси с Боунсом ворвались в караулку и набросились на него, не успел тот даже от телевизора оторваться и потянуться к кнопке тревоги. Боунс выбросил вперёд длинную левую руку и ткнул вытянутыми пальцами в нервный узел за левым ухом охранника, отчего тот повалился, как сноп, сахарница вылетела из его руки и со свистом ударила в белый вентилятор у двери.
Чип Жерома зафиксировал боевой приём Боунса и методом перекрёстного поиска определил в Боунсе тренированного коммандо из военной элиты. Он что, подсадная утка? Боунс усмехнулся и склонил голову набок; чип Жерома перевёл: Нет. Меня радикалы-подпольщики натаскали.
Джесси сел за консоль, деактивировал мусорный ящик, отключил камеры и распахнул двери. Джесси и Суиш повели остальных за собой на волю, Суиш при этом тихо стонала и кусала губу. У выхода обнаружились ещё двое охранников, один спал. Джесси забрал оружие повергнутого Боунсом дежурного, поэтому бодрствовавший охранник умер, не успев поднять тревоги. Его напарник, кемаривший на диванчике, проснулся и хрипло вскрикнул от ужаса; Джесси выстрелил ему в горло.
Глядя, как падает, закрутившись на месте, охранник, и как, словно в замедленной съёмке, развёртывается в воздухе спираль его крови, Жером испытал внезапный приступ тошнотного омерзения к себе и страха. Коп был молод, на пальце носил дешёвое обручальное кольцо; у него, наверное, семья осталась. Жером перешагнул через мертвеца и ввёл поправки в чип, заставив его окатить владельца ледяной волной адреналина. Он поступил так вынужденно: за него ведь поручились, и он теперь в деле. С неожиданной спокойной уверенностью он уразумел, что так или иначе, а они забрались на Плато.
Теперь у него не будет другой жизни, кроме как на Плато. Он принадлежит этому месту, ибо стал одним из его волков[15].
Париж, Франция
В расколотом сердце Парижа, на реке Сене, есть остров Сите. На восточной оконечности его воздвигнут мемориал парижским евреям, жертвам нацистского Холокоста. Новое правительство Франции не слишком заботилось о состоянии мемориала. На другой оконечности острова стоял кафедральный собор Нотр-Дам, состояние которого также оставляло желать много лучшего: Партия единства разругалась с католической церковью по расовым вопросам и вставляла Ватикану тысячи бюрократических палок в колёса. К северу от Нотр-Дама лежали в развалинах старые улицы рю Шануанез, рю Шантр и рю дез Урсин. На рю дез Урсин раньше находилось здание полицейского участка, gendarmerie, но в войну его разбомбили, и участок обезлюдел, хотя не далее как в тридцати ярдах оттуда располагался официальный пункт выдачи гуманитарки, где ежедневно клубились толпы бомжей, толкаясь за смехотворно крошечные правительственные пайки сублиматных порошков, консервов и нефтесинтетики. Тут в любое время дня и ночи стояла движуха, и Новое Сопротивление выбрало район для прикрытия своей активности. Оперативник НС мог без опаски приблизиться к толпе под видом пришедшего за пайкой бомжа, потом зайти в дверь полуразваленного соседнего дома, словно бы отлучиться поссать. Отсюда через несколько вонючих замусоренных комнат партизан попадал в заваленный с обоих концов переулок, выходивший на зады бывшего полицейского участка. Если знать, как приложиться к забитой досками двери, она отъезжала в сторону. И если бы на входе оперативник НС не сделал рукой кодового жеста, часовой тут же вышиб бы ему мозги.
Так что за переменами кодовых жестов лучше было следить заблаговременно.
Пройдя мимо часового, можно было попасть в чистый, но неотапливаемый, выкрашенный грязно-голубой краской коридор, в конце которого металлическая дверь открывалась в следующий коридор, с рядами комнат. Если на входе в этот коридор сказать пароль, партизанка-часовой за дверью оставит мозги посетителя в целости и сохранности.
А вместо этого она закроет за гостем дверь и препроводит его в нужную комнату для разговора по теме.
Стейнфельд, Пазолини, Дэн Торренс и Левассье сидели вокруг старого стола марки «Формика» в холодной комнате с металлическими стенами. Когда-то тут была кладовая, где хранились напитки. В углу стоял терминал спутниковой связи и собирал пыль, потому что безопасного способа воспользоваться им у партизан не было. На столе имелась пластиковая фляга с горячим кофе. Стену подпирали ружья. В комнате пахло пылью и отхожим местом: туалет засорился, и его приходилось очищать вручную.
Торренс сидел на деревянной лавке, которая качалась под ним при каждой перемене позы. Он сжимал обеими руками оловянную кружку с кофе, отогреваясь.
Он чувствовал себя полным дерьмом.
— Данко мёртв, Корден мёртв, — говорил Торренс, — и это хреново. Но я вам скажу так: есть и кое-что похуже. Шестеро гражданских ранены, трое мертвы.
Он обернулся и посмотрел на Лину Пазолини.
— А гребаные фашисты одержали крупную пропагандистскую победу. Мы только что понизились в ранге от борцов за свободу до рядовых террорюг.
Лина Пазолини была темнокожая, темноволосая, коротко стриженная, и толстые брови её казались двумя чёрными знаками ударения над набухшими веками. Лицо её было слеплено сплошь из волевых плоскостей и теневых зон; красивое, но отягощённое невысказанными подозрениями и оттого скрывающее чувственность. Она носила брюки цвета хаки, кроссовки и грязную безрукавку. В поясной кобуре болтался ненужный здесь револьвер калибра 0.44.
Лина закурила толстую русскую сигаретку, внимательно посмотрела на неё, взяла указкой между большим и указательным пальцами и ответила на чистом, отшлифованном английском:
— Многим партизанским движениям помогала демонстрация готовности уничтожить кого угодно, если в том возникнет необходимость. Толпа поддерживала фашистов. И, знаешь ли, дурная пропаганда может обратиться хорошей, если её развернуть в нужную сторону.
Она выросла на Сардинии, но получила диплом магистра международной политологии в Колумбийском университете. Торренс не раз слышал от Лины рассказы о том, как она этот диплом употребила на бумагу для самокруток.
Торренс полагал, что она опасно самоуверенна и, хуже того, невыносимо претенциозна. Словно желая это подтвердить, она продолжила:
14
Судя по контексту, это должна быть малоизвестная пьеса (
15
Весь эпизод с побегом из тюрьмы путём взлома программы охранного робота переписан в слегка изменённом виде из более раннего рассказа Джона Ширли