Скажет ли он кому-то? Блин, да ни за что. Он был слегка ошеломлён тем, что с ней вытворял, собственными хищными порывами. Он никогда прежде таким не занимался... ролевыми играми, сексуальной доминацией, он даже грязных фразочек в сексе не отпускал. Ни разу. Он и не догадывался, что его это так возбуждает.
Господи, подумал он. Я что, болен? Я ли это или война меня сделала таким?
Но, формулируя этот вопрос, он уже знал ответ. Сексуальная доминация была укоренена в нём изначально, она всегда там присутствовала. До этого момента — скрытно. Возможно, он и вправду болен, однако чувство это пробивало его до мозга костей дрожью наслаждения, и он понимал, что оно выступает его неотъемлемой частью.
И понимал также, что оно бы не вынырнуло на поверхность, не попроси она его о том. Он слишком сочувствовал другим, чтобы стать настоящим садистом. У него просто чуть крыша съехала, вот и всё. Его малость... перекосило.
Поняв, что это Бибиш руководит процессом, он почувствовал некоторое облегчение. Она это начала, она его проинструктировала, в каком-то смысле Бибиш его всё время контролировала в подобии сексуального дзюдо.
— А ты знала, — спросил он, — что я на такое, э-э, пойду?
— Да.
— Откуда ты знала? В смысле... я и сам этого не понимал. И я... я не кажусь тебе?..
— Нет-нет! В бою ты силён, красив и эффективен, но не жесток и очень добр к другим. Пазолини и некоторые другие — они думают, что ты...
— Что я слишком мягок?
— Oui. Но ты... ты не такой. Ты добрый внутри. Не знаю, как я догадалась, что ты так поведёшь себя в сексе... не знаю. C’est subtil[44]. Наверное, кроме меня, не видит больше никто. Я вижу, потому что я сама такая, с другой стороны...
Он кивнул. Он продолжал испытывать некоторое отвращение к себе, но теперь оно смешивалось с облегчением.
Жером-X лежал в объятиях Беттины, отдыхая в её огромной мягкой влажной полноте. Она ерошила ему волосы, шептала ласковые слова. Он был счастлив. Но в бочке счастья распускалась ложка дёгтя.
Он что, больной? Он никогда раньше таким не занимался, и собственная реакция его поразила. Откуда знала Беттина, что он явится отличным дополнением к её наклонностям доминатриссы? Неужели он кажется другим сексуальным хлюпиком? Едва ли. Это более тонкое дело.
Его возбуждала не только доминация Беттины, но и её полнота. В сексуальном аспекте она для Жерома воплощала Мать-Землю, Виллендорфскую Венеру, она была сама богиня плодородия, она стала для него убежищем, где он мог блуждать часами, исследуя. Он понимал, что некоторых эта её лишняя плоть отталкивает, но Жерома-X она била точно в базальный ганглий — в центры сексуальности. Чем больше её тут было, тем сильнее он возбуждался. Ну и дела.
Откуда это в нём взялось? Эдипов комплекс? Фрейдовское учение дискредитировало себя, но... Жером плохо ладил с матерью — да нет, слишком простое объяснение.
Он пожал плечами. Наверное, никогда не узнает. Он понимал, что в известном странном смысле контролирует её, когда они занимаются любовью. Его это успокаивало.
— В следующий раз, — просипела она, — включим наши чипы и настроимся на одинаковую частоту. У меня частота есть, на которой никто не подслушает. И мы кое-что подстроим, и я тебе кое-что покажу.
Через несколько минут они подключились на одной частоте, трахаясь как телесно, так и электронно, он узрел её красоту и ужас, исходящий от неё; она распускалась перед его мысленным оком адской мандалой.
Щелчок нанотех-тумблера, и Жером влюбился по уши.
• 06 •
Архитектурно-экологический комплекс Бадуа, на глубине четверти мили под Каттарской впадиной, Египет
У Стейнфельда вспотели ладони, хотя кондиционер в комнате работал так, что вызывал почти болезненные ощущения. Напротив Стейнфельда, в вертящемся кресле, принимающем форму тела, за низким столиком в форме запятой сидел Абу Бадуа. Вид у того был сконцентрированный, он терпеливо, но без особого напряжения смотрел видео на выдвинутом из столика экране: ролики о преступлениях Второго Альянса, интервью с уцелевшими европейскими жертвами апартеида. Со стороны могло показаться, что он чью-то скучную видеозапись с домашнего праздника смотрит.
Ну а с чего бы Бадуа напрягаться? Он восседал в самом центре своей власти.
Стейнфельд впервые встретился с Бадуа; он не мог судить, настолько ли арабский лидер уверен в себе, каким кажется. Но поза Бадуа выражала такую же собранность, как и одеяние. Бадуа носил безупречный однотонно-чёрный костюм из настоящей ткани с Броуд-стрит в Лондоне. Он учился в Хэрроу, и лоск этой школы, казалось, проступал в его короткой аккуратной чёрной бородке, безупречной стрижке и ониксовых глазах. Несколько пальцев правой руки были украшены платиновыми перстнями, в том числе — с крупным, дымчатого оттенка, алмазом, но короткая золотая цепочка на высоком воротнике с ними сочеталась не очень хорошо. Лицо у него было тёмное, моложавое, но Стейнфельд знал, что Бадуа никак не меньше пятидесяти.
Что ещё известно о Бадуа? Бадуа одни считали мутакаллимом, другие — воплощением Сунны Пророка. Не божеством, но человеком, у которого прямая линия к Господу проложена.
Бадуа, как хороший хозяин, налил чаю и себе, и Стейнфельду, лишь мельком отрывая взгляд от экрана.
Стейнфельд позволил себе отвлечься и взглянуть через поляризованное окно кабинета на ярко освещённые подземные просторы архитектурно-экологического комплекса Бадуа. Убежище от войны, джихада и бед глобального потепления: комплекс раскинулся на сто семьдесят пять квадратных миль, были тут подземный город, кварталы резиденций, экологически чистые производства и гидропонные фермы. Его построили в обширных пещерах под низинами Западной пустыни Египта, дополняя их при необходимости пещерами рукотворными, прорубленными в толще скал. Освещался комплекс электрическими светильниками и переотраженным через воздушные шахты солнцем. Солнце, щедро поливающее светом Сахару, обеспечивало комплекс энергией, и на ней же сновали туда-сюда, как детские игрушки, между приземистыми жилыми постройками и пирамидами матового стекла многочисленные электрические поезда. В двух местах городской ландшафт нарушался минаретами и мечетями, с характерными для них церемониальными изгибами, шпилями и сложной орнаментальной отделкой. Рядом с ними на флагштоках реяли жёлто-чёрные знамёна с исламскими цитатами, выполненными традиционным арабским шрифтом. Упрочнённый металлическими колоннами потолок пещерного комплекса располагался всего в полутора сотнях футов над крышами самых высоких зданий. Казалось, что мистический город под металлическим небом озаряет сотня миниатюрных солнц странных геометрических очертаний; по вечерам, когда освещение приглушали, комплекс представлялся метрополисом потустороннего измерения, мягко сиявшим под вечным облачным покровом. Однако, внимательно присмотревшись, можно было различить, что облака эти из пластика, гранита и металла. Высокие сверкающие стальные колонны, служившие заодно лифтами для связи с внешним миром, были расставлены по пещере с правильными интервалами; сквозная сеть высокопрочных пластеховых балок обеспечивала тройной запас устойчивости на случай самого сильного землетрясения.
Впервые прочтя о комплексе Бадуа, Стейнфельд подумал, что место это, вероятно, напоминает Космическую Колонию, ПерСт. Но теперь он считал более уместным сопоставление с Гизой; со сфинксами и великими гробницами фараонов, с чудесами древнего мира. Он испытывал известное восхищение перед Бадуа, который умудрился создать квазисепаратное исламское государство на территории Египта: шедевр негласной дипломатии и суперсовременных инженерных технологий, возникший по безжалостной необходимости. Египет трепетал на грани гражданской войны между исламистами и сторонниками умеренной светской политики, изоляционистами и интернационалистами.