Очевидна была политическая мудрость решения создать сакральный анклав умеренно-фундаменталистского ислама, идеи которого разделял Бадуа; в чём смысл тратить ради этого решения миллиарды, возводя под землёй архитектурно-экологический комплекс, понимали немногие.
Но Бадуа хотел, чтобы существование комплекса поддерживалось не только военными, но и экономическими способами. Подлинная экономическая самодостаточность равнозначна сельскохозяйственной; в Северной Африке же, краю пустынь, единственный вид самодостаточного сельского хозяйства — тепличное. А единственное место, где в стране переворотов, экстремистов и постоянного фракционирования возможна военная самодостаточность, — бункер. Кроме того, на территориях, принуждённых к постоянной борьбе за нефтяные ресурсы, добиться экономической самодостаточности возможно, лишь обеспечив энергетическую. Что же до культурной целостности, то в мире, пронизанном широкополосными передачами и изобилующем путешественниками, это дело более сложное.
Засим Бадуа начал с грандиозного проекта тепличного бункера. Подземное расположение комплекса осложняло доступ к нему по радио- и телеканалам; комплекс получал только то, что хотел получить его правитель. Комитету культурной цензуры Бадуа, впрочем, далеко было до Джамаат-и-Ислами: Бадуа не запрещал видеопередач или лекции, где участвовали женщины независимого характера, одетые нетрадиционно, и даже разрешал, в известных пределах, западный стиль: впрочем, власти архитектурно-экологического комплекса оставались нетерпимы к демонстрации насилия, сексуальности, гомосексуальности, а также проповедям теологов немусульманских вероисповеданий. Исламское воспитание в школах было безальтернативным, и в мечетях общину ориентировали на принципы салафизма. Бадуа строго воспрещал обрезание женщин и вообще любое насилие над женщинами, которые вели себя нетрадиционным образом. Воровство, впрочем, наказывалось отрубанием рук, а традиционные ограничения в пище, в том числе и в употреблении алкоголя, оставались в силе.
Путешественников также ограничивали так, как было бы немыслимо в обычном городе. Эти меры вызваны были необходимостью выявлять и обезвреживать потенциальных террористов, причём не только обычных фанатиков, но и тех, кто пожелал бы занести в комплекс декадентские идеи загнивающей западной цивилизации.
Подземные источники не обеспечивали потребностей систем водоснабжения комплекса, поэтому Бадуа недавно распорядился наладить обессоливание морской воды методом обратного осмоса; вода получалась достаточно чистая, чтобы продавать её другим государствам. Сахарская солнечная энергия представлялась неистощимой, а гидропоника, которой что естественный, что солнечный свет подходили равно, не знала ни засух, ни вредителей.
Там и сям довольно однообразный городской пейзаж оживляли пальмы и другие растения в маленьких парках. На них перенаправляли солнечный свет из шахт широкие панели отражателей.
Стейнфельд чуть изогнул шею, чтобы взглянуть вниз, и увидел, как по улице рядом с торговыми центрами идут люди — в традиционной бедуинской одежде, современных распечатках или хиджабах.
Место это поражало воображение обитателей всего исламского мира. Имея в виду город, его называли просто Бадуа. Подземный город Бадуа уже мог конкурировать по популярности с Меккой. Нефтяные шейхи со всего Ближнего Востока жертвовали миллион за миллионом на строительство комплекса, добавляя свои средства к грантам правительств Египта, Туниса, Сирии, Ирана, Палестинской Республики и Саудовской Аравии. Взамен им предоставлялось постоянное место жительства в Бадуа или право убежища на случай чрезвычайной ситуации. Призрак ядерной войны витал на горизонте — и это убежище могло пригодиться.
Грандиозная задумка, сказал себе Стейнфельд. Его немного пугала необходимость встретиться с создателем комплекса — да что там, не просто встретиться, а попросить его о помощи. Идея, сперва существовавшая лишь в разуме этого человека, теперь являла себя на ста семидесяти пяти квадратных милях, переделав местный мир по своему образу и подобию. Тут не было ни сверхбогачей, ни бомжей. Не было и загрязнения окружающей среды — убийственного для архитектурной экологии. Зато имелись суперсовременные госпитали и программы вакцинации.
Но у комплекса наличествовали и слабые места. Постоянная рециркуляция воздуха требовала колоссальной энергии. АЭК разрастался быстрее, чем его сельскохозяйственные и энергетические компоненты, и тут становилось людно. Приходилось расширять некоторые участки — а это было дорогим удовольствием. Ограничения на иммиграцию вводились драконовские, исключения делали только для тех, кто лопался от денег. Вопреки успешному экспорту свободной от пестицидов продукции, чистой воды и высококачественных сплавов, а также достижениям самого Бадуа на нефтяном рынке, комплекс его имени пока что не вышел на устойчивую самодостаточность. И, пожалуй, уже пора было задуматься, не повлечёт ли за собой проблемы культурная обособленность комплекса, накладываясь на пределы свободного расширения и отсутствие свободы вероисповедания.
Но всё же, думал Стейнфельд, мастерская организация этого комплекса, то, как здесь был сотворён порядок из хаоса, то, как на всех его уровнях соблюдается экономическое равновесие — о, место это воплощает саму суть достижений человеческой цивилизации.
— Достаточно, — вдруг сказал Бадуа.
Стейнфельд опомнился и мигом нажал кнопку остановки видео. Он посмотрел на Бадуа: вид у того был задумчивый, но ничуть не удивлённый.
— Если вы сомневаетесь в подлинности записей, — сказал Стейнфельд, — проверьте на компьютерную анимацию. Могу вас заверить, что эти улики подлинные. Если хотите послать на место событий кого-нибудь из своих людей, чтобы сами проверили, как обстоят дела, я с радостью предоставлю им необходимые сведения. И они увидят, что нарушения прав мусульман систематически допускаются во Франции, Италии, Германии...
— Нет-нет, — нетерпеливо махнул рукой Бадуа. — Я совершенно уверен в подлинности записей. Вы что, думаете, мои люди до сих пор сами не проверили, как обстоят дела? Само собой. У нас обширные источники развединформации. Нам известно, что эти дьяволы из Второго Альянса преследуют членов европейской исламской общины...
— Преследуют? Это ещё мягко сказано.
— Да. Но мы не были уверены, что дело зашло так далеко, а ваши материалы позволяют судить об этом с известной уверенностью. Проблема не в том, что с этим надо разобраться. Проблема в том, какими именно средствами. — Он помолчал, отстранённо улыбаясь. — Я заметил, что вы, кажется, равнодушны к чаю. Тогда, может, кофе? Кофе у меня всегда готов.
— Да, пожалуйста. Кофе.
— Разумно. Я шестнадцать лет провёл в Англии и приобрёл там привычку пить чай по вечерам. Но если чай — моя привычка, то кофе — моё пристрастие.
Бадуа развернулся к интеркому и отдал короткое приказание на арабском.
Стейнфельд размышлял, что у Бадуа в голове творится. Судить об этом по его лицу не удавалось. Возможно, он слишком опасен. Может ли человек настолько могущественный быть откровенным даже с близкими? Он — создатель нации, градостроитель, президент микрогосударства, которое сотворил сам: человек, который ни разу не сошёл с избранного пути. Визионер — притом безжалостный. У него крайне, крайне серьёзные требования к союзнику.
Стейнфельду вообще повезло попасть сюда. Он был евреем, а между евреями и мусульманами установился относительный мир после того, как Израиль — уже давненько — признал Палестинское государство. Бадуа же считался умеренным мусульманином, сторонником сближения и даже альянса с евреями. Впрочем, повидаться с ним лично немусульманину было трудно, если этот немусульманин не являлся главой какого-нибудь государства. Бадуа поддерживал контакты с Моссадом, интересуясь деятельностью оппозиционных себе исламистских фракций. Эти заядлые фундаменталисты угрожали Бадуа-человеку и Бадуа-городу, а Моссад, разведслужба Израиля, помогала Бадуа держать ухо востро. Взамен он согласился удостоить аудиенции Стейнфельда, который, как было всем известно, если не агент Моссада, то по крайней мере представитель.