— Люди в толпе зачастую реагируют так, как от них ожидают, — заметил Уотсон, — а не так, как могли бы.
— Я хочу сказать, что они реагируют так, как чувствуют на самом деле, — сказал Купер и смёл пыль с консоли пальцем, на котором при внимательном рассмотрении была бы заметна белая полоска. — Я едва начал перечислять комплекс отслеживаемых нами сигналов. Температура тела в различных зонах, скорость дыхания, язык тела, считываемый по сорока двум модам, напряжённость индивидуального и коллективного биоэлектрических полей, интенсивность выпота и содержание гормонов в нём — вот лучшие наши индикаторы. Мы действительно очень глубоко копаем.
В тоне его проскользнуло сухое презрение.
— Но я считаю, — заметил Уотсон, — что потенциальная польза от ваших опытов не оправдывает затрат.
— В долгосрочной перспективе это сэкономит нам деньги, — голос Купера готов был сорваться на визг, он моргал всё чаще, сдерживая гнев, и сам стал похож на иллюстрацию к методикам расчёта РСФ. — Разве вы не понимаете, какая экономия достигается прогнозированием перемен общественного настроения? Мы можем манипулировать им и подавлять угрожающие тенденции, прежде чем они потребуют дорогостоящего военного решения. Система мониторинга РСФ выводит заключение по сумме индивидуальных факторов, и достоверность её социологического, а вернее говоря, социобиологического прогноза приближается к девяноста восьми процентам.
Он фыркнул.
— Да мы видим перемены настроения толп — и, следовательно, общества — задолго до того, как они оформятся.
Уотсон был знаком с общими принципами методики. Интенсивные сигналы отвечали сильным скрытым потребностям толпы. Потребности враждебно отнестись к аутсайдерам; потребности в ритуале расовой унификации (формы которого могли оказаться не сложнее группового салюта знамени); потребности в групповом насилии; потребности в самоутверждении через сентиментальность; потребности в самоутверждении через патернализм; широкому диапазону подавляемых и психологически зашифрованных потребностей.
В расшифрованном виде данные РСФ могли использоваться для обратной связи с оратором через импланты или скрытые гарнитуры, чтобы предупредить его, когда речь становилась недостаточно энергична или он допускал промашку — ещё прежде, чем реакция толпы вообще проявится. Получая указания с секундной задержкой, он мог уловить момент и вставить как раз ту реплику, какая требовалась, чтобы компенсировать оплошность и вернуть аудиторию под контроль, реплику, просчитанную компьютерной системой в сотрудничестве с «высококвалифицированными человеческими образцами»: спичрайтерами высшего класса, которых Второй Альянс заманил или просто загнал к себе на службу; их держали в полубессознательном состоянии, с подключёнными к экстракторам мозгами, чтобы дополнить человеческим фактором творческого вдохновения результаты компьютерного расчёта ораторской харизмы — а компьютеры и так уже проанализировали тысячи речей и вывели корреляционную зависимость с откликами толп.
В фокусе всего этого расположился Ларусс, марионеткой танцуя на невидимых нитях. Его публичный образ дополнялся голографической компонентой, наложенной тонкой вуалью на реального Ларусса или, точнее говоря, на биоэлектрическое поле политика; изображение было восстановлено методом обратной разработки по компьютерным моделям и социологическим анализам, получив обличье и манеры идеализированного предводителя французской нации. Харизма его покоряла мгновенно.
Уотсон покачал головой.
— Но ведь его движения будут рассинхронизированы.
Купер театрально вздохнул и повёл Уотсона к большому экрану на противоположной стене. Нажав кнопку, он вывел на экран изображение Ларусса. Ларусс говорил о Франции, уподобляя её огромному древу, первородному и древнему, некогда достигавшему небес. Но паразиты, омела и вредоносные насекомые подточили его, высосали силы, лишили корни доступа питательных веществ. Именно с корнями и надлежит вырезать болезнь...
— Направляющие указания, — устало пояснил Купер, — транслируются ему через сеть металлических подкожных имплантов. Они передают ему маломощные электрические импульсы с миллисекундной задержкой. Поначалу его реакция была нервной и дёрганой, но мы дали понять, что освоиться с имплантами для него — вопрос жизни и смерти, и через несколько недель тренировок они стали его второй натурой. Вы же понимаете, это вопрос психологии. Располагая нашей поддержкой, вплоть до интонаций, он неотразим. Знаете ли, я и сам сейчас, пока слушаю, поддаюсь его очарованию... — Купер тонко улыбнулся, его бесцветные губы сжались в исчезающую ниточку. — А ему нравится, кстати сказать. Он воображает, что сам себя таким создал, сам сотворил великого харизматика Ларусса... Когда же мы отключаем его от системы, он впадает в растерянность. Но это всё за кулисами, само собой... Я бы сказал, что мы вывели на новый уровень технологии виртуальной реальности.
— А не проще было бы спроецировать на сцену голограмму и оживить её?
— Голограммы попросту неубедительны. И потом, нельзя же его всё время только по телевизору показывать. В физическом присутствии человека есть что-то, быть может... — Купер осёкся, нахмурившись. Он едва не ляпнул «психическая связь». Крэндалл бы не одобрил таких разговоров: психические феномены он относил к демонологии.
Но Уотсон уловил мысль. Гитлер был эффективен по радио, был бы эффективен и по телевизору. Однако в конечном счёте движению требуется животное, племенное, атавистическое ядро: только так можно добиться лучших образцов фашизма. А это требует время от времени обращаться к физическому присутствию, сколь ни замаскированному.
— А камеры бы разве не отфильтровали красноречивые сдвиги голограммы?
Купер вышел из себя. Резко развернувшись к Уотсону, он бросил:
— Это вы своего Клауса спросите, он тут во всех деталях разбирается. А я, если можно...
И в превосходном благородном гневе вылетел из комнаты.
Уотсон фыркнул, глядя на усмехнувшегося Куперу вслед Клауса. Клаус был выше и крупнее Уотсона, с короткой стрижкой и геометрически-аккуратной чёрной бородкой, глаза его поблёскивали, точно ониксы. Он носил форму начальника СБ, отмеченную инсигнией должности на плечевом погоне: христианский крест с глазом на вершине.
Клаус в европейском департаменте Второго Альянса считался вторым по значимости функционером. Не то чтобы в настоящий момент имело смысл публично определять единственного вождя... за вычетом Крэндалла. А Крэндалл, хоть и появлялся перед единомышленниками ежедневно, был мёртв. О смерти его знали немногие.
— Боюсь, что доктор Купер почувствовал моё презрение, — сказал Клаус. — Но вы же понимаете, столько вариантов провала этой лжепрезентации. Я себя ровно так же чувствую, как тогда...
Уотсон жестом заткнул его, зыркнув на техников за консолями, и развернулся уйти в конференц-зал. Клаус последовал за ним. Уотсон запер дверь. Комната была снабжена глушилками, а из предметов мебели тут имелись только стол, стулья и стеллаж отключённых комм-экранов.
Они сели за стол, развернувшись к двери, и Клаус продолжил:
— В любом случае мне это всё не нравится. Это не... Мне кажется, что это грубо и топорно, так вот манипулировать людьми исподтишка.
Уотсон кивнул.
— Да, кажется вероятным, что разумнее было бы отыскать прирождённого харизматика, воспитать его и заручиться его поддержкой. В известном смысле такие люди уже наделены всеми необходимыми программами.
— Комитетчики о Купере очень высокого мнения. Они намерены в конечном счёте подключить эту аппаратуру к Сети. И потом, с Крэндаллом ведь получилось. Он совсем как Ларусс, только без телесного тепла за картинкой.
— Меня тревожит этот твой совсем как Ларусс. Он же голограмма, компьютерная личность, уязвимая перед публикой.
— Гм... Не хотите ли просмотреть его сегодняшнее выступление? «Крэндалл» был весьма убедителен.