О Роузлэнде сообщалось, что этот преступник организовал масштабный побег из тюрьмы. Остерегайтесь его. Доложите о нём. Или доставьте в ближайшее отделение службы гражданского правопорядка. Сиречь — в лапы французских коллаборационистов, «коричневых рубашек», которые наводнили улицы в поисках козлов отпущения.
Они на такую группу наткнулись по дороге в лагерь. «Коричневые рубашки» оценивающе оглядели Хэнда, словно прикидывая, не надрать ли ему задницу за то, что азиат. Но потом пошли дальше, видимо, по какому-то другому делу. Узнай они Роузлэнда, наверняка повалили бы его на землю и забили ногами до смерти.
То ли они этого видео ещё не смотрели, то ли Роузлэнд изменился. Лицо его округлилось, он отпустил длинные волосы и бороду. Он собирался ещё долго их не стричь, чтобы лучше замаскироваться.
Следом возникли усиленные компьютерной обработкой изображения Дэниела «Остроглаза» Торренса. Торренс смотрел на двухэтажные цифровые копии самого себя — двухэтажные листовки РАЗЫСКИВАЕТСЯ ПОЛИЦИЕЙ — с чувством, родственным не так паранойе, сколь восторгу.
О нём сообщалось, что этот террорист в ответе за жизни многих невинных, в том числе, вероятно, и президента Ле Пена. Убийца безумен, говорили о нём. Если заметите его, не пытайтесь задержать, а свяжитесь с полицией Второго Альянса. Он крайне опасен.
Роузлэнд немного позавидовал Торренсу, которого удостоили таким определением.
Роузлэнд покосился на товарища. Теперь на лице Торренса возникла та же смесь эмоций, что и обычно. Депрессия и самоненависть. Он всё время так выглядел с тех пор, как Второй Альянс принялся убивать невинных «за преступления, совершённые по сговору с террористом Остроглазом Торренсом». Казни — убийства непричастных.
Торренс дважды пытался сдаться Второму Альянсу, и дважды Смок, Роузлэнд, Беттина, Бибиш и Леспер его останавливали.
Выдай Торренс себя — или, говоря точнее, взорви он себя на пороге штаб-квартиры ВА, — должность полевого командира Сопротивления перешла бы кому-то другому. Стейнфельд просто вынужден был бы назначить такого человека. Поручить ему ту же работу. И казни возобновились бы. Во всяком случае, так они говорили Торренсу.
Конечно, следовало учитывать и экстракцию. Но Торренс настаивал, что, если перед уходом ему вырезать опасные воспоминания, если отправить на моссадовскую базу, чтобы там удалили память о Леспере и тайниках НС...
Но Смок говорил:
— Нет.
Торренс бормотал, что репрессии — это личное. Что у Уотсона и Ненасытного, социопата-бюрократа Гиссена, на него зуб.
Услышав это, отец Леспер обозвал его солипсистом и мегаломаньяком.
Короче, они его отговорили.
Но, глядя на Торренса, Роузлэнд вдруг подумал, что Второй Альянс в каком-то смысле уже победил. Торренс не стал сдаваться им в плен. Однако внутренне он уже сломлен.
— Иисус и Будда в борделе! — выдохнул Хэнд, созерцая размытые снимки. — Это же...
— Заткнись, — прошипела Бибиш.
— Они же вас заметят, — прошептал Хэнд и затрясся, как осиновый лист.
— Мы слишком далеко, — возразил Роузлэнд. — Охрана не узнает нас на таком расстоянии. Даже если ближе подберёмся, то, наверное, тоже не узнает. Я изменился. А наш Дэнни-бой старается не светиться попусту.
Хэнд глубоко вздохнул. Роузлэнд видел, как репортёр с трудом подавляет панику.
— Не могу поверить, что этот экран в центре всего... Чёрт, вы гляньте!
Телеэкран крутил старое кино. Французский фильм о героическом полицейском комиссаре, который борется с арабскими террористами. Из халуп, щурясь на солнце, выбрались несколько человек и стали смотреть кино.
— Кино! — воскликнул Хэнд. — Невероятно! Люди голодают, живут в хибарах, построенных из натурального дерьма, а им подсовывают вот это! В смысле, это же дорогущая штука.
— А в городе их добрая дюжина, плюс ещё в лагерях, — добавил Роузлэнд.
— Контролировать умы важнее, чем обеспечивать жильём и едой, — отстранённо проворчал Торренс.
Бибиш заметила:
— Mais, они кое-кого обеспечивают жильём. Они выгоняют из домов арабов и евреев, чтобы заселить туда белых. Простое решение. А по ту сторону лагеря всё иначе. Там металлические дома... — Она развернулась к Торренсу. — Как ты их назвал?
— Квонсетские ангары. Там вода есть, биотуалеты, душевые кабинки. Там кормят. По сравнению со здешними лачугами — вполне пристойное жилище.
Он мотнул головой в сторону юга; там солнце сверкало на серых металлических крышах ангарообразных построек.
— Ну, значит, не всё так плохо, — сказал Хэнд. — Делают хоть что-то.
— Это только для белых беженцев, Хэнд, — устало пояснил Торренс. — И только для тех, кто лоялен властям. Но, попадая сюда, белые беженцы довольно быстро становятся лояльны ВА и Партии.
— Есть ли у вас доказательства? — спросил Хэнд.
Торренс кивнул.
— А мы вас сюда за этим и доставили. Поговорите с ними.
— Я бы хотел снять видео...
— Когда немного устаканится, сможете.
Хэнд нервно посмотрел на него.
— Что значит — когда немного устаканится?
— Я думал, вам охота на НС в действии поглядеть.
— Сегодня? Ой, я думал, мы... э-э, ну да, хотел, но не так же сразу. Мне бы снимать откуда-то поблизости. Из безопасного места. Я журналист, а не солдат. У меня и аппаратуры нормальной нет, только камерафон.
Торренс взглянул на Бибиш.
— Ты ж вроде сказала, он не прочь с нами смотаться? Ты разве не...
— Ой! — Бибиш притворилась смущённой. — Я забыла. Merde!
Торренс чуть не рассмеялся. Роузлэнд зафыркал. Хэнд обвиняющим взглядом пронзил Бибиш.
— Вы меня подставили! Это вы так прикольнуться решили?
Она удивлённо посмотрела на него. Хэнд ей явно не нравился.
— Вы о чём?
Торренс вздохнул и покачал головой.
— Не надо было так поступать. Он для нас важен. Он принесёт людям правду.
Она надула губки.
— Ладно-ладно. Пускай сначала живым отсюда выберется.
— А если нет, — весело добавил Роузлэнд, — мы из него чучело набьём. Оно тоже сможет выступать на камеру.
— Очень смешно, — ледяным тоном отозвался Хэнд.
— Ну ладно, не обижайся.
Хэнд развернулся к Торренсу.
— Вы что это задумали? Я что, стрелять должен?
— Если повезёт, то нет. Наверное, потому Бибиш и решила вас с собой взять. Да ну, не бойтесь, мы не могли упустить такой возможности. Это место так часто обыскивают, что следующего шанса могло и не...
Торренс свернул в лабиринт лачуг, кольцом окружавших поляну с телеэкраном, и завёл группу в дерновую хибару — в буквальном смысле построенную из полос дёрна и пластика, скрепляемых кирпичами и металлическими дрынами, с гудроновыми листами вместо черепицы. Двое босых тощих мужчин, которых Роузлэнд не узнал, на вид — пакистанцы или индийцы, появились на пороге с самодельными булавами — вениками, утыканными девятидюймовыми гвоздями. Кивнув Торренсу, они опустили веники и убрались в сторону.
— Уходите, — сказал Торренс, — и забудьте дорогу сюда.
Они не поняли его, поскольку он говорил по-английски, но жест уразумели. Казалось, они не спешат уходить, чего-то ожидая. Торренс полез в карман, достал оттуда две консервных банки из американских армейских запасов.
— Чуть не забыл.
Те взяли у него консервы и растворились в лабиринте разношёрстных лачуг.
Дыра, служившая тут дверным проёмом, выходила на тыльные стороны остальных хибар. Никто не видел, как Торренс отодвигает заслонку из мешковины и пропускает остальных внутрь.
В хибаре было темно, только полоска солнечного света падала через вентиляционную дыру в дерновом потолке. На утоптанной земле стояли портативный видеотранслятор и ещё какое-то оборудование. Роузлэнду эта аппаратура была незнакома. Она напоминала гибрид коротковолнового передатчика со старым лэптопом. На задней стенке виднелся испачканный грязью или дерьмом логотип Dell.