Хэнд приложил к носу надушенный носовой платок, перебивая жаркую вонь. Роузлэнд пожалел, что у него таких нет. В Париже дорогие духи сейчас дефицитом не были. Консервная банка бобов ценилась выше.
— Чёрт побери, — пробормотал Торренс, — могли бы эту хрень хоть закамуфлировать. Чем-то накрыть.
— Или в полиэтиленовую плёнку обернуть, — услужливо подсказал Хэнд.
— Легко сказать, — ответил Роузлэнд. — Тут так жарко, что они, верно, не рискнули. Чтобы влага не сконденсировалась.
Бибиш присела рядом с передатчиком и включила его. Батареи, похоже, не разрядились. Устройство загудело, маленький дисплей и некоторые другие части налились зелёным светом. Торренс вытащил из кармана флэшку и передал Бибиш. Та воткнула флэшку в передатчик. Просмотрела выдачу каких-то утилит, что-то настроила, наклонила антенну — тень антенны спроецировалась на стену, словно покосившуюся крышу подперла.
— C’est marché[58], — заключила Бибиш.
— Что, — проговорил Хэнд, — мы тут делаем? Если мне будет простительно такое навязчивое любопытство, господа.
— Мы готовим пиратскую трансляцию, — ответил Торренс.
— А разве они не отследят всё, что вы передадите? В смысле, не выйдут на наш след?
— Тут генератор помех, который должен помешать им осуществить триангуляцию, — рассеянно пробормотал Торренс, глядя на Бибиш с некоторым благоговением. Роузлэнд знал, что Торренс в хайтеке слабо рубит.
Вдруг Хэнд подскочил, ударившись головой о потолок, и принялся скрести рукой затылок, вопя:
— Снимите это с меня! Снимите!
Бибиш хихикнула. Торренс нетерпеливо сунул руку за воротник Хэндова свитера, извлёк оттуда здоровенного таракана, размером не меньше большого пальца, и швырнул за дверь. Хэнд содрогнулся, плотно запахнул воротник и с подозрением осмотрел потолок.
— Да тут этой гадости полно!
— Они, как правило, в мелких дырках живут, — сказал Торренс, снова садясь рядом с Бибиш. — Просто держитесь подальше от мелких дырок.
— А что это за танец ты пытался исполнить, дружище Хэнд? — поинтересовался Роузлэнд. — Кукарачу?
Хэнд злобно глянул на него. Торренс произнёс:
— Роузлэнд, хватит дурака валять. Иди на часах постой. Ты тут за этим и нужен.
Роузлэнд с удовольствием подчинился: у двери воздух был свежее. Он сел на корточки у порога и стал смотреть через прорезь в мешковине наружу. Никого, если не считать парочки детей на крыше одной хибары. Те тупо созерцали огромный цифровой видеоэкран в двадцати ярдах.
Один из них вдруг выдохнул от изумления и ткнул пальцем в экран. Роузлэнд поднялся, вылез из лачуги, пробрался к повороту и тоже посмотрел туда. Партизанский передатчик заработал. Они подменили сигнал собственным. Время от времени изображение на экране мерцало и дёргалось, но не исчезало. Убийцы из Второго Альянса избивают детей; егернаут крушит здание. Люди пытаются спастись бегством и гибнут, как раздавленные ботинком жуки. Записанный голос вещал по-французски о том, как неонацисты подчиняют себе Европу, и о том, как с ними нужно бороться. Мелькнул синий флаг Нового Сопротивления. И ещё один кадр фашистских зверств...
И тут Роузлэнд услышал автотанк. Он узнал его издалека по звуку. Высокий стонущий рёв. Он их уже видел. Там никого нет, и столкновение с автотанком почему-то страшило его больше, чем, например, с броневиком СБ. Эта штука — не человек, ей ничего не нужно, кроме охоты и убийства.
Обещанный Бибиш генератор помех не работает. Может, коррозия его проела. Они засыпались. Фашисты знают, где их искать: они отследили сигнал.
Наверняка отследили: Роузлэнд уже видел их. Два автотанка сходились к ним с противоположных концов лагеря. Ехали прямо на них.
Лондон
Проведя в ожидании два дня, Баррабас увидел Джо Энн на Портобелло-роуд, в крольчатнике мелочных лавок и лотков всевозможных барыг. Она пыталась выторговать дешёвый билет на самолёт до Нью-Йорка. В антикварной лавке.
Билет не относился к предметам антиквариата. Он пришёл с чёрного рынка. Хотя война утихла, трансатлантические полёты ещё толком не возобновились, а теми рейсами, что уже были открыты, пользовались в основном госслужащие да крутые бизнесмены. Клерки МИДа иногда выбрасывали на чёрный рынок билеты, от которых отказались по каким-то причинам, вынужденно отменив поездку. Говорили, что тут эти билеты можно приобрести дешевле. Ну, слухи ходили.
Баррабас стоял на краю толпы, колыхавшейся туда-сюда по переулкам, и смотрел, укрывшись под тентом, как Джо Энн торгуется с седовласым человеком, у которого были крохотные глазки и нос картошкой. Джо Энн от него отделяли футов тридцать, она стояла в антикварной лавке спиной к Баррабасу; он знал, что она пришла сюда не антиквариат покупать, а билеты: в этом квартале торговали в основном ими. Той ночью в баре, подвыпивши, она сболтнула, что, если Купер не поможет, она попытается искать помощи на чёрном рынке. Судя по тому, как она резко качала головой и сердито махала руками, цена оказалась для неё высоковата.
Воскресенье выдалось тёплым, и Портобелло переживала эпоху возрождения. Там и сям шастали зеваки и завсегдатаи лавок, музыканты и жонглёры, слонялись мимо ларьков под открытым небом и старых витрин, выглядывая всё подряд — от эксклюзивных редкостей до дряни на вес. Большую часть войны жизнь на Портобелло-роуд едва теплилась. Но теперь новосоветчиков отогнали за их границы, коммерция потихоньку восстанавливалась. В скором времени наладится регулярное авиасообщение, и в Хитроу яблоку негде будет упасть. Но Баррабас знал, что Джо Энн тошнит от Лондона и от ожидания.
Она полезла в сумочку. Пора было вмешаться.
Баррабас ввинтился в толпу, получив вдогонку несколько язвительных замечаний, распихал очередь локтями и ввалился в лавку. Тут было сыро, темно и тесно. Вся мебель — старомодная, не такая, как в новых лавках, где антиквариат раскладывали по новеньким витринам под мягкими точечными светильниками в атмосфере постмодерна. Эта лавка помнила ещё середину двадцатого века, накапливая пыль и сомнительного происхождения доходы.
— Я бы не советовал, Джо Энн, — сказал Баррабас.
Она напряглась, потом бросила на него озлобленный взгляд через плечо.
— Оставь меня в покое.
— Если билет тебе по карману, значит, это фальшивка, — пояснил Баррабас. — Сколько бы ты за него ни заплатила, это явная фальшивка.
— А теперь слушай сюда, парень, — начал человек за конторкой. — Я в этом деле уже...
— Заткнись, — бросил Баррабас.
Джо Энн, раскрасневшись от гнева, обернулась.
— Ты продолжаешь задирать людей, распуская передо мной хвост?
Неправильный подход, подумал он и сменил тактику.
— Ты права, — сказал он и развернулся к владельцу лавки. — Прости. Я за девушку распсиховался. Никаких претензий к тебе лично.
Набить бы тебе толстую морду, добавил он мысленно.
Джо Энн поглядела немного на лежащий перед нею билет, хмурясь.
— Да пошёл ты, Патрик.
Она застегнула сумочку, резким движением повесила на плечо и протолкалась мимо Баррабаса к двери.
— Но мисс!.. — начал было торговец.
Баррабас усмехнулся.
— В следующий раз тебе повезёт, я уверен!
И вышел следом за Джо Энн. Она что-то крикнула ему через плечо. Рядом выступала группа из одного человека: он руками играл на банджо, коленями — на цимбалах, губами — на гармонике, а ногами — на педалях ударной установки, добавляя существенную долю шума к уличному гудению электроавтомобилей, фырчанию метанольных грузовиков и шипению внедорожников на топливных элементах, так что Баррабас не расслышал слов Джо Энн. Но уловил суть.
— Ладно-ладно, я сейчас отвалю, прочь из твоей жизни, клянусь! — крикнул он, догоняя её. — Только выпей со мной чаю, может, чипсов погрызи. А? И потом, если твоё мнение не изменится, я печально отвалю из твоей жизни раз и навсегда. Прости за то, как я себя повёл тогда ночью. Пожалуйста.