И на каждом лице одно и то же выражение, подобно униформе: ухмылка такая широкая и дикая, на какую только способны лицевые мышцы.
Наверное, накачались до отказа наркотиками: 2C-B и мефедрин плюс какие-то витаминные коктейли, так он слышал. Это и объясняло, почему они так раскатывают на рассвете, нечувствительные к холоду.
У предводителя банды на спине висело нечто вроде бумбокса, и оттуда долетала смесь трэшевой и кислотно-хаусной музыки, заточенная под конкретную стаю. Панки атаковали ВАшников. Предводитель, капитан банды, крепко упирался ногами в скейт, чьи колёса бешено вертелись, перекачивая пульсирующие толчки ног в кинетическую энергию; он ни разу не оторвался от земли. Панки огласили причал загадочным боевым кличем на смеси техниглиша и стандартного английского:
— Данах муб отсюда!
— Поджбаг уу шва бью фак!
— Ава говнедир упшуш!
(Баррабас, Джо Энн и Смок неслись на гребне людской волны: толпа бежала от панков, пассажиры отчаянно толкали друг друга, стремясь поскорее погрузиться на безопасную палубу парома на воздушной подушке. Баррабас озирался через плечо, наблюдая.)
Воспоследовало что-то вроде мультяшной анимации размазанного электронного облака в атоме; атом этот претерпевал распад, судя по тому, как из облака летели струи крови. Стреляли пушки, вопили люди. С тошнотными глухими ударами пики и крючья раздирали плоть.
— Явасщавсех убьюибиаааска!
Двое мусорных панков с визгом упали: одному выстрелили в шею, другому — в пах. Третьему пуля пробила голень, и он, словно одноногий журавль, ретировался из схватки, отталкиваясь одной ногой на скейте.
Посланные ВА убийцы, однако, тоже либо попадали на колени (от их одежды остались одни лохмотья), истекая кровью, либо пустились в бегство к своему фургончику, заметно прихрамывая. Оружие ВАшников лежало разбросанным по улице. Начальник СБ бежал последним, подволакивая ногу и отстреливаясь. Капитан мусорных панков завопил:
— Щаятекокажу сукомнишь!
Налетел на убегавшего наёмника, выбил у того ударом крюка пистолет, сгрёб начальника СБ за шею, заломил голову и поцеловал в рот, откусив добрую половину нижней губы, после чего раскрутил и наподдал такого пинка, что несчастный грянулся оземь, пролетев несколько футов. Поднявшись на четвереньки, начальник СБ в ужасе заорал, зовя на помощь своих подручных из фургона.
В продолжение всех этих действий капитан мусорных панков ни на миг не потерял равновесия на скейте.
Тут послышался истошный вой сирен подъезжающей полиции, и панки порскнули назад в переулок.
Группу Смока вынесло на палубу парома.
Паром отчалил по расписанию. Объясняться с полицией предстояло хозяевам причала.
Но Джо Энн, сидя в застеклённой башенке кафе на верхней палубе, плакала у грязного окна.
— Господи, это было ужасно. Людей на куски пошинковали! И двое ребят погибли... — И шёпотом: — Смок, это ради нас?
Он кивнул.
— Далия их послала, как пить дать. Наверное, закупила месячную дозу энергетика на всю банду и приказала сторожить. А мусорные панки фашистов не любят.
— Служба безопасности Второго Альянса отзвонится во Францию, — заметил Баррабас. — Они пошлют группу перехвата.
Смок покачал головой.
— Нас лодка встретит ещё до того, как этот паром причалит к берегу. Я договорился с боцманом. Через несколько минут объявят, что на пароме авария, примерно в миле от французского побережья...
Джо Энн его не слушала.
— Боже, Боже. Эти ребята погибли за нас.
Баррабас обнял её за плечи и засунул в ладошку белый пластиковый стаканчик горячего шоколада.
— Не плачь из-за них. Они ради этого и жили, милая. Они в каком-то смысле уже мертвы, они все мертвы, дорогая, по уши. Это порождения войны. У них крыша давно уже поехала.
Она закусила губу и отвернулась к окну.
— Ой блин. Что ж я наделала?
Непонятно было, что она имеет в виду. Что ж я наделала, чтобы заслужить в такое вляпаться? Или: Что ж я натворила?
Баррабас решил не уточнять.
Париж, три дня спустя
Винный погреб, переделанный НС под зал совещаний, был набит до отказа. И самое грустное, думал Роузлэнд, в том, что все тут отпетые трезвенники поневоле. Он бы с радостью напился.
Лидеры парижского Нового Сопротивления сидели в тесноте — на складных металлических стульях, на полу, просто на корточках у стен. Дверь открыли, но в помещении было душновато. Стейнфельд и Смок за столом листали распечатки, остальные сидели, глядя на них, нестройными рядами. Хэнд расположился поодаль, внося заметки в свой КПК.
— Насколько близки они к осуществлению своей программы? — спросил Торренс.
Смок вздохнул. Бросил взгляд на новых участников, англичанина Патрика Баррабаса и молодую американку Джо Энн Тейк.
— Исходя из данных, которые мы получили в ходе экстракции Джо Энн, вирусная атака будет предпринята сразу, как только они накопят достаточное количество патогена. У них есть для этого производственные мощности. Когда вирус выпустят в окружающую среду, он некоторое время будет размножаться там — но не до бесконечности. Он спроектирован так, чтобы самостоятельно отмереть. Убив перед тем сотни миллионов. Они продолжают тестировать его эффективность, но вряд ли на эти испытания уйдёт много времени.
Мне бы сейчас разразиться воплями, вскипеть от гнева, испытать шок, думал Роузлэнд. Хоть что-нибудь.
Но он ничего не чувствовал. Он не удивился. Новое Окончательное Решение вполне гармонично разместилось в уравнении. Это в их стиле. Он чего-то в этом роде и ждал. Вполне осмысленный поступок. Расоселективный вирус, поражающий только людей с неугодной ДНК: такой эффективности старые нацисты позавидовали бы.
Отец Леспер заметил:
— Думаю, они уже некоторое время — около месяца — тестировали в центрах переработки ранние версии вируса. Люди там умирают быстрей обычного, и симптомы странные.
— Oh, merde[62], — прошептала Бибиш. Глаза её наполнились слезами. Торренс обнял её. Все пару мгновений сидели тихо, представив себе страдания умирающих.
— Вы без проблем выбрались из страны? — спросил Роузлэнд, мотнув головой в сторону Баррабаса и Джо Энн. Он хотел сменить тему. Он просто думать не мог про то, как дети умирали от вируса.
— Были некоторые, — сказал Смок. — В гавани. Там нас поджидали убийцы ВА. Без формы, но с оружием. Они полиции ничего не сказали. — Он скорбно усмехнулся. — Британские мальцы-скейтбордисты с ними разделались. Далия кой-кому позвонила, собрала банду. ВАшники попытались было нас перехватить, а тут откуда ни возьмись эти панки...
Роузлэнд сморгнул.
— Скейтбордисты? Вы что, шутите?
Но он не удивился. Он ничему больше не удивлялся.
Смок добавил с грустным удовлетворением:
— ВАшники, по всему судя, крутые перцы, а вопили, как резаные.
Они говорили отсутствующим тоном. Все думали о том, что надвигалось. Кое о чём другом.
— Жером-X, Беттина и Боунс... — начал Стейнфельд, кивнув тощему, как скелет, негру, который сидел в углу, скрестив руки на груди. — Вломились в компьютеры ВА и выяснили, что те заказывают генетическое сырьё для массового производства вирусов.
— Не может быть, — с отчаянием воскликнул Хэнд. Он сидел справа от Роузлэнда, спиной к стене, и отстукивал заметки на своём «палмере».
Стейнфельд не позволял ему записывать собрания — только заметки делать. И эти записи проверял сам. Уже само присутствие Хэнда здесь подвергало НС достаточной опасности. Роузлэнду оставалось надеяться, что Смок поставил на верную лошадку.
— Это просто... в это просто невозможно поверить! — продолжал Хэнд. — Не посмеют же они так далеко зайти. Такой геноцид, уничтожение целых народов...
— Вы не можете в это поверить? — спросил Торренс безжизненным тоном. Лицо его ничего не выражало. Он большую часть времени так выглядел и говорил с тех самых пор, как состоялась казнь на площади Клиши. — Вы, блин, не можете в это поверить. Вы поверили в центры переработки. Вы видели, как егернаут давит людей и пережёвывает их. Какое значение имеют масштабы?